подсознания, долго подавляемые мысли.
«Нельзя быть такой голодной», – сетовал он на общительную незнакомку. А сам-то, сам. Разве не голод толкнул его на прогулку по городу? Три года одиночества. Целая вечность.
Сан Саныч оглядывает свое жилище: в гостиной – диван, старый комод, два кресла напротив телевизора. В спальне широкая кровать, тумбочка и шкаф. Старые обои, советские люстры. Обстановка скромная, почти спартанская. Сюда невесту не приведешь. Тубис часто менял место жительства. Мегаполисы и деревни, суета и безмолвие.
Он невольно вспоминает один из своих любимых домов, где прожил дольше обычного: добротный, кирпичный, в стороне от любопытных глаз. Сан Саныч обустроил там все на свой вкус: уютно, но ничего лишнего. А какой там был цокольный этаж! Лестница вниз, как дорога в преисподнюю, утепленные звукоизолированные стены, бордовый палас, шведская стенка, тахта. Его персональное логово, где он отдыхал и напитывался энергией. Все это пришлось сжечь.
Никогда Тубис не испытывал нужды в постоянном жилище, в котором мог бы пустить корни, назвать домом. Все временно в этом мире, и цепляясь за иллюзию постоянства ты лишь обрекаешь себя на страдания. Сан Саныч и не цеплялся: некоторые игры диктуют особые правила. Но сегодня – впервые в жизни – он пожалел, что не может позволить себе неизменное убежище, куда возвращался бы вновь и вновь, уверенный в безопасности и надежности его стен.
– Совсем я расклеился, Анька, – Сан Саныч поворачивается к овчарке и та тут же подбегает, виляя хвостом, тыкается мордой в хозяйскую ладонь. – Хорошо, хоть ты со мной. Иначе совсем край.
Анька согласно гавкает, заглядывая ему в глаза, а Тубис ловит себя на том, что безумно, ошалело скучает по такому же преданному взгляду от человеческого существа. А ведь когда— то он был счастлив. Если бы у него сохранились физические свидетельства его прежних отношений, он бы разложил сувениры на столе и любовно перебирал бы их, успокаиваясь, усмиряя горевший в груди огонь. Но у него ничего не осталось, кроме воспоминаний. Совсем ничего.
– Как думаешь, Анька? – он задумчиво гладит собаку между ушей. – Не затянулось ли наше отшельничество? Срок прошел приличный, суета улеглась. Не пора ли возвращаться к жизни?
Анька навостряет уши, пытаясь разобраться в интонациях хозяйского голоса, и Тубис невольно смеется. Ох уж эти женщины! Все одинаково ревнивы. Аньку вполне устраивает их тандем, третья лишняя ей не нужна. Овчарка не ладила ни с одной из его возлюбленных, такой уж у нее нрав, – единоличница.
– Чего напряглась? – успокаивает ее Тубис. – Все будет хорошо, дурочка. Невест у меня было много, а собака – одна-единственная. Понимаешь?
Несколько мгновений овчарка напряженно молчит, а потом разражается радостным лаем.
– Ладно, иди, – он делает жест рукой. – Занимайся своими делами.
И она послушно
