style="font-size:15px;"> – Бутер сделаю, – решаю я, доставая с полки упаковку сыра.
– Ты какой-то странный.
Дядя Витя откладывает телефон, смотрит на меня внимательно, когда я начинаю готовить еду. Что-то подозревает?
– Нормальный я.
– Влюбился, что ли?
Дядя Витя едва заметно улыбается. О таких вещах мы с ним раньше не говорили, не хочу говорить о них и сейчас – это слишком личное. Особенно, когда дело касается её.
– Нет. Экзамены скоро. Надо готовиться.
Забрав бутерброд, решаю съесть его по дороге в школу, иначе расспросов не избежать. И слышу голос из кухни:
– Зонт не забудь! Дождь обещали.
Уроки физкультуры я не любил едва ли не больше, чем алгебру. Стадо носящихся и вопящих одноклассников, пытающихся отобрать друг у друга мяч, скучающий физрук, который на фоне некоторых парней выглядит как низкорослая глиста, и презрительные взгляды одноклассников, у которых есть возможность в который раз поразглядывать мои татуировки и покривить морды, шушукаясь за моей спиной. Удовольствие то ещё. Однако сегодня я планировал отправиться на физкультуру, которая стояла первым уроком. В выстуженном зале прохладно, пусто, а за окнами – всё ещё тёмное осеннее небо. Картина самая унылая, а тяги к спорту в восемь утра – ноль. Но Рождественская уже пришла, прохаживается по нарисованной на полу белой линии, заложив руки в карманы спортивной кофты. И кажется какой-то потерянной, а может, это я себе придумал.
– Нормально всё? – не в силах удержаться, задаю вопрос, поравнявшись с Соней.
Она вскидывает голову, смотрит как на идиота. А я себя и чувствую так – полным придурком.
– А что?
– Да ничего. Просто спросил.
Остановилась, но всё так же продолжает смотреть. Изучающе, будто хочет видеть какую-то определённую реакцию. А я, как почётный идиот, пытаюсь угадать, какую именно. И выдать именно её.
– А у меня всё просто нормально.
Она лжёт. Я научился распознавать это давно. Но оснований сказать об этом Рождественской у меня нет от слова «совсем». Мы пару секунд стоим вот так – вперившись в лица друг друга взглядами. Как будто обоим нужно увидеть что-то, что даст повод зацепиться и продолжить беседу. И сердце у меня в этот момент колотится где-то в горле, как бешеное. Здесь у меня тоже есть татушка – на горле, я имею ввиду. Огромный огненный цветок. За ним скрывается демон Вил, самый тихий из тех, что живут внутри меня. Только когда пульс разгоняется до сверхзвуковой скорости, я слышу его голос. Как сейчас. Он шепчет что-то невразумительное, от чего отмахиваюсь, как от неважного и ненужного.
– Ну окей тогда.
И просто отхожу, оставляя Рождественскую и дальше вышагивать по своей ровной белой полосе на полу.
Кто придумал этот дурацкий ритуал во время игры в баскетбол? Когда девчонки садятся в рядок на скамейке, а парни отдают им свои пропахшие потом толстовки, как будто проявляют
