Бабуси – она сама дала смешному кролику имя – были зажаты в кулачке. Обычно я вынимала их, и пристраивала игрушку рядышком, чтобы просыпаясь, она могла найти своего маленького друга… Попыталась и сейчас. Разумеется, ничего не вышло.
– Спи, радость моя, золотая головушка,
И пусть тебе снятся чудесные сны,
А под окном поёт песню соловушка…
Я пела колыбельную, которую сочинил Никита. Как пела её каждый вечер, но не сегодня – сегодня, пряча свою боль, её пел дочке папа. Мой единственный мужчина… И всё-таки я не могла уйти, не спев ей. Сашка приоткрыла глазки.
– Мама… – она счастливо улыбнулась в полусне, реснички – пушистые крылья – сомкнулись.
Никогда не думала, что на мои похороны соберётся так много народа. Родные, одноклассники, однокурсники, друзья… Так много знакомых лиц. Мне было не по себе. Но я уже поняла, что не выбираю, где появиться и когда исчезнуть. Чувства мои стали глуше, словно я устала или напилась успокоительного.
Мамочка и Никита стояли у гроба рядом, держась за руки, словно не давали друг другу упасть. Они и не дадут, я это знала. Свекровь тоже была тут. Печальная, соответственно случаю. В чёрном, соответственно церемонии. Она всегда соответствовала. Тихонько выговаривала Никите, что он зря не дал дочери проститься с телом. Так и сказала! Никита молча отстранился. Мелькнули и пропали желваки на скулах. Мама тихонько пожала ему руку. Моя убитая горем мама поддерживала моего убитого горем, высохшего лицом мужа.
– Простите! Простите меня! Я никогда вас не оставлю!
Земля заколотила о крышку гроба, в котором лежала я. В белом платье. Засыпанная розами. Кроваво-красными.
Все разошлись, отправились на поминки. А я уйти не могла. Свежий холмик, с воткнутым в изголовье красивым полированным крестом, с фотографией в рамочке, прислонённой к нему, с венками в траурных лентах – не отпускал.
Прости меня, Ира? Как простить себя саму?
Я мечтала… мы мечтали поехать вместе к океану. Никита рассказывал мне, что океан и море несравнимы. Зная, что море завораживает меня, он обещал, что океан меня потрясёт.
Гигантские волны с грохотом разбивались о скалистый берег, осыпая всё вокруг брызгами. Вал за валом, неутомимо катили к моим ногам. Белая, вспененная у берега, чуть дальше вода голубела, а ещё дальше – синела до глубокого аквамарина. Горизонт был нечётким, размытым. Где заканчивался океан и начиналось небо мне было не понять. Я не чувствовала запахов, но могла их вообразить, не ощущала ветра – но видела его, гнущий кустарник на верхушках скал, срывавший пену с волн. Я могла бы зайти в эту воду и плыть, плыть, пока хватит сил, но не стала. Просто стояла на берегу и слушала биение жизни.
Я больше не слышу звуков. Мама гуляет с Сашулькой во дворе нашего дома. Сашка на качелях, что-то весело кричит бабушке. Я знаю, что она кричит, взлетая к небу…
Не понимаю, где я. Исчезло ощущение тела. Пропала возможность видеть. Осталась только память.
