я подумаю.
И они оба ненадолго замолчали, пока девочка не подняла взгляд и не спросила:
– Эта вещица круглая?
– Да, – ответил юноша.
– Что на ней изображено? – вновь спросила она.
Осберн ответил:
– На одной из сторон два воина, а на другой Святой Крест и какие-то буквы.
Девочка вновь немного подумала и спросила:
– А она сильно испортится, если разломить её на две половины – чтобы было по одному воину и половине креста?
Он ответил:
– Это зависит от того, кому эти половинки достанутся.
Девочка сказала:
– Что же ещё нам остаётся делать, если я вижу, что ты хочешь, чтобы я разделила с тобой твой дар, а с ним, возможно, и твою удачу, кроме как разломить монету на две половины? Одна останется тебе, а вторую ты пустишь мне через поток.
Ещё во время её слов юноша вскочил и затанцевал. Он воскликнул:
– О, да ты мудра! Теперь я вижу, что именно этого и хотела от меня моя мать – разделить золото и удачу.
Сказав так, он достал монетку из тряпицы, вытащил свой кинжал, нашёл большой камень и, положив на лезвие золотую вещицу, ударил по ней – достаточно ловко, ведь он был неплохой для своих лет кузнец. Затем он встал и сказал:
– Вот, сделано! Ни один из воинов не повреждён, так как между ними было пустое место. Теперь дело за стрелой и луком!
Девушка нетерпеливо смотрела на него, сдвинув брови: Осберн взял стрелу и приставил её к тетиве.
Затем он сказал:
– Будь осторожна и стой смирно, и тогда половинка будет твоей. Смотри, я пущу стрелу так, что она попадёт в заросший травой утёс между двумя большими камнями, сзади, по правую руку от тебя.
С этими словами он поднял лук и увидел, как девочка подобрала свои юбки, словно чтобы они не помешали полёту стрелы. Он отпустил тетиву, но девочка всё ещё стояла, не шевелясь, и тогда Осберн, засмеявшись, сказал:
– Теперь, дева, иди и найди стрелу и золото.
Она, повернувшись, побежала к утёсу, взяла стрелу и дрожащими пальцами сняла тряпицу. Достав золото, она закричала:
– О, прекрасный воин! Таким и ты будешь изображён на монетке, милое дитя.
Затем она вновь подошла к обрыву и произнесла:
– Вот что странно: ни в прошлую нашу встречу, ни теперь мы не назвали своих имён. И сейчас я хочу сказать тебе, что имя моё Эльфхильд с Холмов Хартшоу. А как твоё имя?
– Эльфхильд, дитя, – ответил он, – моё имя Осберн, сын Вульфгрима, и я из Ведермеля, как уже говорил тебе. Но не думаю, будто это так уж и странно, что мы до сих пор не назвались друг другу, и, надеюсь, теперь, когда мы открыли наши имена, к нам не пристанет несчастье, ибо мне кажется, что имена дают, когда вокруг много людей, чтобы отличать их друг от друга. Что же до нас с тобой, то нас ведь только двое, поэтому достаточно мне называть тебя Девой, а тебе меня Юношей. Хотя мне и любо произносить твоё
