>Фото П. Бондарева
Рассказы
Стали спрашивать:
– Почему писательская организация Забайкальского края не приглашает Вас на санкционированные выступления перед читателями региона, которые считает обязательным большинство писателей?
Ответ может быть только один:
– Наконец-то, я избавлен от необходимости врать. Жизнь приобрела смысл, а потому каждый месяц выпускаю книгу.
Встреча
– Вот был бы сейчас Илюха!
– Когда Илюха работал, то полдеревни не могло разогнуться, пока он не соизволит выпрямиться.
– Мироед твой Илюха!
– Тебя что ли объел?
– Да он всех объел!
– Так ты же не работал у Илюхи, и я не работал, и Коляха, и Ванька не работали. Да тут весь обоз не работал у него.
Осень отполыхала золотом и багрянцем, реки ещё не сковало льдом. Чувствуется – вот-вот ударят морозы. Самое время сдачи наработанного крестьянством государству, то есть Родине. Государство ли Родина? Никто не спросил и никто не ответил на этот вопрос.
Обоз идёт от самого Нерчинского Завода, что недалеко от китайской границы, до самого Сретенска.
Мужики в обозе почти из всех уездных деревень, которые разбросаны вдоль извилистых берегов Аргуни, дальше начинается Китай. На той стороне деревень мало, они чуть дальше, в глубине, за сопками. Совсем недавно русские и пахали, и сеяли на китайской стороне. Не возбранялось. Видимо, была договорённость между государствами. А теперь – глухо, граница закрыта. Иногда слышны с той стороны русские песни и переливы гармошки. Это веселятся и тоскуют беляки, как сейчас называют справных казаков и мужиков на этой стороне, где обитают только – красные или голытьба, добившиеся своего и собирающаяся в артели и колхозы. Население – сплошь русское с редкой примесью обрусевших китайцев, бурят, орочон.
Казачье сословие упразднено, теперь все – колхозники.
Вот снова собрали по заданию уездного комитета партии на сдачу обоз зерна. Кто-то из местных художников плакат сварганил – по красной материи разведенным белым зубным порошком: «Хлеб Аргуни – Родине!». Где находится эта самая Родина и почему ей надо сдавать последнее? Почему Родина не на Аргуни? Никто не знает об этом…
Илюха – это Илья Ермолаевич Коноплёв, низкорослый, крепко сбитый, но согнутый работой, немного брацковатый, то есть скуластый, с примесью бурятской крови, казак из Булдуруя, который уходит своими избами чуть ли не на острова Аргуни.
Коноплёв считался самым зажиточным казаком посёлка, где и фамилий-то набиралось от пяти до шести, если не считать редких и залётных. Такими могли быть учитель, священник, приютившийся приискатель. Но их – единицы, а большая часть казачьего посёлка – Коноплёвы, Дементьевы, Балябины, Макаровы, Кмитовы, Голятины, породнившиеся чуть ли не со всеми аргунскими фамилиями.
Коноплёвых в Булдуруе всегда больше остальных. Естественно, все они родственники или считаются родственниками. Самый большой дом, двухэтажный амбар, сенокосилки, грабли, плуги, жнейки – все от фирмы McCORMICK – принадлежат Коноплёву. Так и поля Ильи Ермолаевича немереные – от сопки до сопки, а животину он и не считает. Осенью загонят пастухи овец в котловину и обсуждают с Коноплёвым примерную, на глазок, численность, которую вычисляют по давним валунам вдоль кромки котловины. Год на год не приходится, бывают жуткие зимы: тысячами скотина дохнет, а бывает и прибавляется десятками тысяч. И урожайность на полях такая же.
Сам Коноплёв вечно в заботах и расчётах, всегда угрюмый и недовольный всеми и всем.
– Вот был бы сейчас Илюха, он бы непременно взял в дорогу несколько баран. На каждом привале резали бы. А то уже вторые сутки на пустой желудок трясёмся, – начинает во время чаепития с чёрными сухарями пожилой и тщедушный мужик.
– А кто на него написал?
– Так свои и написали?
– Из Коноплёвых?
– И Коноплёвы голосовали. Ты что, на собрании не был?
– Да все голосовали.
В обозе половина мужиков из Булдуруя. Вот и вспоминают Коноплёва. Каждому из них пришлось соприкоснуться с Ильей Ермолаевичем в той, ещё нормальной, жизни, когда не делились на красных и белых.
Несмотря на свою угрюмость и вечное недовольство, Коноплёв слыл на удивление щедрым человеком. Все знали, что прокорм любого живого существа он считал делом обыкновенным и природным. Грехом же считал лень человеческую. Не понимал человека, бегущего при всякой возможности от работы.
Весь обоз –
