русской, воля от воли ветра гулячего, слово от слова речи Свароговой, взгляд от взгляда света полуденного. Я, внук Сварогов, ветвь от корня русского, на сем свете рожденный, в водах омытый, землей вскормленный, Алатырь-камнем благословленный. На море-окияне, на острове Буяне, лежит камень Алатырь, дождями умыт, солнцем согрет, землей укутан. Ты, Алатырь-камень, меня не видишь, меня не слышишь, меня не чуешь. Так бы и вороги меня не замечали. Ты, Триглава-кормилица, забери мою плоть, отнеси на сто сажен к Новгороду. Ты, Похвист могучий, возьми мой шум, унеси его на сто сажен к Новгороду. Ты, Хорс горячий, забери мой свет, отнеси на сто сажен к Новгороду. От сего мига и до конца света. Аминь…
Он рассыпал вокруг себя землю и, глядя только вниз, себе под ноги, оделся, опоясался.
– Плоть от плоти земли русской, воля от воли ветра гулячего, слово от слова речи Свароговой, взгляд от взгляда света полуденного. Ты, Алатырь-камень, меня не видишь, меня не слышишь, меня не чуешь. Так бы и вороги меня ныне не замечали. Аминь…
Хотя этого по заговору и не требовалось, Андрей широко перекрестился и начал выбираться из пугающе молчаливого иван-чая. Шелест сминаемой травы слышался – но откуда-то справа.
Наконец он добрался до поросшего редким лесом склона, начал спускаться вниз, к реке, петляя между соснами. Примерно в ста пятидесяти метрах выше по течению точно так же бежал совсем молодой, еще безбородый боярин с шитой серебром тафьей на гладко выбритой голове, в ферязи без рукавов и единственным перстнем на среднем пальце левой руки.
Мужики, активно стучавшие топорами, замерли, провожая взглядами идущую прямо в руки добычу, аж дыхание затаили. Андрей повернул влево, заходя им за спины – двойник же оборотился к убийцам лицом. Князь рванул саблю – топочущий по склону паренек в точности повторил движение.
– Стой! – не выдержал один из убийц, кинулся к миражу. Через мгновение все остальные ринулись следом. Зверев побежал за холопами Старицкого – двойник же повернулся к ним спиной и кинулся наутек. – Стой! Стой, не то хуже будет!
Им так хотелось одарить смертью совершенно незнакомого человека… Между тем собственная погибель, невидимая и неслышная, уже шла за ними по пятам, готовясь обрушить клинок на затылок приотставшего душегуба.
Дело закончилось в несколько минут. В азарте погони убийцы не замечали, как шаг за шагом их становится все меньше и меньше. Никто даже вскрикнуть не успел – стараясь не шуметь зря, Андрей раз за разом сносил старицким холопам головы. В общем топоте падающие тела внимания не привлекали. Только чернобородый, умерший четвертым, успел оглянуться – видать, нутром почуял неладное. Он остановился, открыл рот – но разрубившей горло сабли все равно не различил.
Закончив свою кровавую, но необходимую работу, князь вытер клинок о рубаху последнего из погибших, спустился к реке, тщательно умылся, по воде вернулся к недоделанному плоту, забрался на него, чтобы плеском не выдать своего местоположения.
– Пахом!!!
