Тот прочитал и сразу же продиктовал ей ответ, в котором принес все необходимые (как требовал Ленин) извинения. На кону стояла власть на одной шестой части земного шара. Что по сравнению с ней значили любые слова, к тому же предназначавшиеся тяжело больному человеку? 10 марта 1923 года у Ленина случился третий инсульт, после чего он больше не смог заниматься политической деятельностью…
Но незадолго до того, 6 марта, Ленин надиктовал записку и противникам Сталина, вождям грузинской оппозиции Мдивани и Махарадзе (причем отдав распоряжение отослать копии Троцкому и Каменеву), в которой были и следующие слова: «…Возмущен грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского…»
Но решение «разобраться» со Сталиным, который, набирая все большую административную силу, вовсе не собирался продолжать играть роль примерного ученика и последователя, по всей видимости, Ленин принял еще во второй половине декабря 1922 года, и в последнюю неделю уходящего года стал диктовать предложения о реформе управления партией. Позже эти записи, составленные 23–25 декабря 1922 года, и получили громкое название «политического завещания Ленина». По всей видимости, Ленин собирался сам с этими материалами выступить на XII съезде партии, который проходил в Москве с 17 по 25 апреля 1923 года. Но к тому времени Ленин уже был безнадежно болен…
«Сталин слишком груб»
В своих записях Ильич первым делом считал целесообразным увеличить число членов ЦК до пятидесяти – ста, чтобы предотвратить раскол в партии из-за отношений между Сталиным и Троцким. А дальше следовала та знаменитая и наиболее часто цитируемая (через три с лишним десятилетия) фраза о Сталине: «…Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом о НКПС, отличается не только выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хвастающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела…»
В отличие от Зиновьева, который подходил ко всем вопросам с точки зрения агитационного эффекта, Сталин руководствовался в своих рискованных маневрах более осязательными соображениями. Он мог бояться, что я свяжу смерть Ленина с прошлогодней беседой о яде, поставлю перед врачами вопрос, не было ли отравления; потребую специального анализа. Во всех отношениях было поэтому безопаснее удержать меня подалее до того дня, когда оболочка тела будет бальзамирована, внутренности сожжены, и никакая экспертиза не будет более возможна. Когда я спрашивал врачей в Москве о непосредственных причинах смерти, которой они не ждали, они неопределенно разводили руками.
И продолжение записи Ленина: «…Эти два качества двух выдающихся вождей современного ЦК способны ненароком привести к расколу, и если наша партия
