от христианства, нет места для души и Бога. Именно в этом противоречии – сохранении основных библейских заповедей и отрицании души и Бога и кроется зыбкость коммунистической идеи. Попытка сделать бездушного тирана и убийцу царской семьи и миллионов россиян В. И. Ульянова-Ленина, а затем его последователя диктатора И. В. Джугашвили-Сталина – новыми коммунистическими богами не увенчалась успехом.
Но Моральный кодекс строителя коммунизма появился уже после смерти «вождей мирового пролетариата», а при их жизни он был совсем иным. В своем изложении его поведал в «Сказке о красной шапочке» (1917) поэт революции Владимир Маяковский:
Жил да был на свете кадет.
В красную шапочку кадет был одет.
Кроме этой шапочки, доставшейся кадету,
ни чертА в нем красного не было и нету.
Услышит кадет – революция где-то,
шапочка сейчас же на голове кадета.
Жили припеваючи за кадетом кадет,
и отец кадета, и кадетов дед.
Поднялся однажды пребольшущий ветер,
в клочья шапчонку изорвал на кадете.
И остался он черный. А видевшие это
волки революции сцапали кадета.
Известно, какая у волков диета.
Вместе с манжетами сожрали кадета.
Когда будете делать политику, дети,
не забудьте сказочку об этом кадете.
Обратившись к послевоенной истории СССР-России, мы увидим, что именно руководители партии и правительства, обкомов и облисполкомов, горкомов и горисполкомов, райкомов и райисполкомов демонстрировали примеры аморального поведения, вседозволенности и особого положения в сравнении с рядовыми гражданами, идущие в разрез с принятым на съезде кодексом. С трибун говорили одно, а делали совсем другое. Именно они уничтожали любые проявления сохранившихся с прежних времен моральных принципов, насаждая безнравственность и откровенное хамство, а со всяким, указывавшим им на это явное противоречие, беспощадно расправлялись.
О. В. Волков в документальном романе «Погружение во тьму», повествующем о его 28-летнем пребывании в советских тюрьмах, лагерях и ссылках, рисует не только ужасы сталинских лагерей, но и изменения в жизни населения северных областей России, происходившие под прессом «диктатуры пролетариата»: «Под стать общительности Ф. был и строй жизни этой глухой деревушки, где на третьем десятилетии после революции продолжали почитать старших, держать клети незапертыми, выручать друг друга. И как первый грозный признак наступающего разложения – вошедшая в обиход богохульная матерная брань…».
Партхозработники, отрекшиеся от Бога, преуспели в этой брани, которая стала одним из элементов их повседневной разговорной речи.
Всё познается в сравнении
Если сравнить иудаизм и православие – одинаковы ли подходы в этих религиях к пастырям и мирянам?
