ближе и наклонился к побелевшему личику Кэрри. Затем большим и указательным пальцем раздвинул ей веки и мгновение рассматривал ее голубой глаз.
– Как давно ребенок без сознания?
– Несколько минут, – ответил Крис.
Он и сам был почти что врач, столько книг по медицине проштудировал, пока мы жили взаперти на чердаке.
– Кэрри трижды вырвало в автобусе, потом она начала дрожать и покрылась холодным потом. Женщина по имени Генриетта Бич привезла нас сюда, к вам.
Доктор кивнул и объяснил, что миссис Бич – его домоправительница и кухарка. Затем повел нас к двери «только для больных», которая вела в ту часть дома, где располагались две небольшие смотровые комнаты и кабинет, по пути принося извинения за отсутствие сегодня медицинской сестры.
– Снимите с Кэрри все, кроме трусиков, – приказал он мне.
Я занялась этим, а Крис вернулся к тротуару за чемоданами.
В страшном волнении мы с Крисом, прислонясь к стене, наблюдали, как доктор меряет Кэрри давление и температуру, считает пульс, слушает сердце: сначала грудь, потом спину. Кэрри пришла в себя, и он попросил ее покашлять. А я только и могла, что удивляться, почему все плохое, что только можно себе представить, обязательно случается с нами. Почему судьба с таким постоянством против нас? Неужели мы – такое зло, как внушала нам наша бабушка? Неужели Кэрри тоже должна умереть?
– Кэрри, – ласково сказал доктор Шеффилд, когда я вновь одела ее. – Мы оставим тебя в этой комнате на некоторое время, отдыхай.
Он укрыл ее тонким шерстяным одеялом.
– Не бойся. Мы будем совсем рядом, в моем кабинете. Я знаю, что на этом столе не слишком мягко, но все же постарайся заснуть, пока я буду разговаривать с твоими братом и сестрой.
Она ответила безмолвным взглядом широко открытых тусклых глаз: ей было в высшей степени безразлично, мягкий стол или жесткий.
Через несколько минут доктор Шеффилд сидел за своим огромным внушительным столом, положив локти на пачку промокательной бумаги, и говорил серьезно и проникновенно:
– Мне кажется, вы оба смущены, вам не по себе. Не бойтесь, что вы отвлекаете меня от воскресного отдыха и развлечений, – это не так. Я вдовец, и для меня воскресенье ничем не отличается от остальных дней недели.
Да, да. Он говорил это, но казался таким усталым, словно работал много долгих часов подряд. Я робко присела на краешек мягкого кожаного коричневого дивана, поближе к Крису. Солнечный свет из окон падал прямо на наши лица, лицо доктора оставалось в тени. Моя одежда навевала тоску и уныние, и я вдруг вспомнила почему. Я быстро встала, расстегнула молнию и стащила с себя верхнюю грязную юбку, не без удовольствия отметив удивление доктора. Когда я раздевала Кэрри, он вышел из комнаты, и ему не могло прийти в голову, что на мне тоже два платья поверх белья. Я снова села рядом с Крисом, теперь уже в одном платье. Оно было незапачканное, голубое, покроя «принцесс»,
