Мне пора.
Ее будит скрип отодвигаемого засова.
Девушка приходит в себя, быстро осматривается. Крепко связана, локти прикручены друг к другу сзади, ноги спеленаты в щиколотках. Не дернешься.
Полумрак. Маленькая комнатка без окон, без мебели. Узилище. Она лежит на полу, выстланном сухой душистой соломой.
Со скрипом распахивается дверь, поток яркого света слепит глаза. На фоне прямоугольного проема различаются три человеческих силуэта.
Элао щурится, адаптируя зрение к освещению, и различает невысокого, полноватого, ярко разодетого жреца и двух плечистых полуголых рабов у него за спиной.
– Очнулась? – служитель храма брезгливо смотрел по сторонам, стараясь не встречаться глазами с преступницей (высокий женоподобный голос, на скошенном подбородке – ни волосинки; очевидно – евнух). – Готова ли ты принять свою судьбу?
Пленница кивнула.
– Бесовка! Натворила такое, что тебя будет судить сам повелитель Урука и земель Ки-ен-ги. Идем сейчас же. Да… подумай, нет ли у тебя низких потребностей, которые стоит отправить сейчас, загодя?
Она попыталась ответить, но сухая гортань выдала лишь нечленораздельное сипение. Только теперь узница поняла, как сильно хочет пить. Во рту не было ни капли со вчерашнего вечера. Прокашлявшись, она все же исторгла хриплые звуки:
– Воды. Пить.
Жрец скривился:
– Я совсем не то имел в виду, женщина. А жажду утолить тебе не суждено, несчастная. Вода – первичная и высшая из мировых стихий, воплощение сути богов. Не тебе, душегубка, осквернять эту субстанцию своей грязной глоткой.
Элао молча обожгла его взглядом:
«Думает, умолять буду. Не дождешься, скопец».
Выдержав паузу, евнух повернулся к выходу и бросил рабам:
– Взять ее. Идем.
Центральная площадь города.
Обвиняемая, связанная, стоит, пошатываясь, на возвышении в центре небольшой площадки, придерживаемая рослыми рабами. Солнце палит нещадно, усиливая жажду.
Впереди, в десяти шагах от нее, напротив храма Энлилю – небольшой ритуальный бассейн, наполненный прозрачнейшей водой. Играющая солнечными бликами влага так и манит…
И без того невыносимая жажда стократно возрастает.
«Да они что, издеваются что ли?», – несчастная с усилием отворачивает голову, уставившись на людское сборище.
Перед ней толпа народа. Здесь все население полиса. Даже больные и увечные пришли поглазеть на редкое зрелище. Пленница смотрит на лица. Большинство из присутствующих знакомы ей с детских лет. Жили вместе, дружили, общались. Но сейчас другая ситуация. Та, прежняя девочка Элао умерла. Здесь, перед ними, другая – преступница, страшная убийца, осквернительница неприкосновенного тела храмового служителя. Назад пути нет, она уже на другой
