жизни, для прославления богов земли Русской».
Бежал ратай Антип, а сердце тяжелело и круглым камнем билось о ребра, норовя вырваться из груди. Соленый пот катился со лба на ресницы, ел уголки глаз у переносья, скатывался по глубоким складкам на пересохшие и горькие губы. Пожалел теперь ратай Антип, что поставил избу не в Белгороде, как брат Могута, а в поле, ближе к ниве. Не хотелось соседствовать с посадником да волостелином, мелькать ночной бабочкой у их жаркого огня: не опалить бы крылья. И не хотелось еще ему, чтобы дети росли сорной травой под стенами крепости: солнца мало там и не сияет оно во всю ширь небосклона, а косой дождь летом не смывает густой пыли с травы на подворье.
Захотелось жить на приволье. Да рано, знать, выпал птенец из родного гнезда: кинулся в лет, а крылья-то не держат! Не время и свободному ратаю отрываться от людей далеко. Защитить себя один кто сможет? А сообща отбиться можно.
Между тем конь сбежал уже с пологого увала, они обогнули небольшую рощицу из молодых берез и увидели двор. Через открытый дымник[26] земляной крыши избы-четырехстенки густо шел дым: жена Павлина топила очаг, готовила обед.
– Павлина! – закричал Антип, задохнувшись от бега. На крик выбежала темноволосая жена, взятая Антипом за большой выкуп у торка-кочевника. Приучена была жизнью с детства к постоянным тревогам, род их кочевал с разрешения князя Владимира по реке Рось, совсем рядом с печенежской степью.
– Кличь детей, Павлина! Печенеги идут со степи! – заторопил Антип Павлину.
В избе громко охнула старшая дочь Ждана, что-то упало на пол, крошась на куски. Антип торопливо выкатил из-за избы телегу, вдвоем со старшим сыном впрягли коня.
– Хлеба возьмите побольше! Хлеба! – крикнул Антип жене и дочерям, вновь поторопил: – Да живее! Бросайте корчаги! Куда их? Сами садитесь!
От натуги покраснело лицо Василька: тащил перед собой на вытянутых руках куль с житом, кинул в телегу и за вторым побежал. С трудом удерживая концы передника, спешила с выпеченным хлебом Ждана, волокла почти по траве торбу с мукой младшая дочь Арина. Антип принял от Павлины куль с ржаными сухарями – словно знал о будущей беде и наготовил заранее – наконец-то гикнул и ударил коня вожжами. Телега покатила по выбитой конскими копытами дороге вдоль Ирпень-реки к Белгороду. Екало что-то внутри у коня, и екало сердце у ратая Антипа, ходила по груди волна замораживающего душу страха. Гнал коня и без конца озирался, приглядывался к зарослям на берегу реки, куда лучше нырнуть, если печенеги станут настигать. Но спасут ли кусты?
По широкой степи с юга к Белгороду вместе с ними скакали верхом и тряслись в телегах или просто, спотыкаясь уже от усталости, бежали люди. Бежали под густой звон сторожевого колокола, как к муравейнику муравьи, которых вот-вот настигнет надвигающаяся гроза. На лужайке близ реки седая старуха, хватая беззубым ртом воздух, из последних сил тащила к городу бурую корову. Та упиралась, мычала и красным языком тянулась к сочной траве: не напаслась еще досыта, не хотелось ей снова в тесное стойло.
– Яку-уня-я! –
Дымник – отверстие в крыше для выхода дыма из очага.
