фронтовик за правеж мужиков: резал сетешки налево и направо, отбирал бродники и раздаривал щедрые штрафы, не глядя: кум ты, сват, друг иль брат, – всех под одну метелку мел. Поначалу в деревне, заброшенной Богом к лешему на кулички и вроде забытой там, испокон века привыкшей вольно, кулями черпать рыбу из окуневых озер, дивились такому диву дивному, потом, больно ужаленные, пробовали толковать с ретивым рыбнадзором за бутылочкой винца, пытаясь задобрить, а всё без проку. Пашка, прибегавший играть к своему дружку Ванюхе, слышал, как Ванюшкин отец учил его батяню жизни, – тогда отцы еще жили в соседском ладу.
– Все мы, паря, из одной деревни, одним миром мазаны, и чо нам, соседям, из-за вонького окуня грешить, – наставлял Петр Краснобаев, разливая в кухне водку по стаканам, а ребятишки тем временем, кое-что уже смекая, несмотря на малые годы, прислушивались к разговору из горницы. – Слава богу, рыбехи у нас пруд пруди, на наш век за глаза хватит, а ишо и ребятам останется.
– Порядок должон быть, Пётра, – мягко, но непреклонно отвечал Сёмкин, выпив и подкрутив свои лихие казачьи усы. – Я те, Пётра, чо скажу: раз меня поставили, я порядок наведу, вы уж не взыщите. Я, паря, даром хлеб ись не привык, я привык честно хлеб зарабатывать. Раз назначили, чо уж тут делать.
– Оно, конечно, понятно, но ежли, Никола, тебе какой план на браконьеров отпущен, дак ты городских и лови, которые сюда с бродниками прибегают, – читинских там, улан-удэнских. А своих-то почо обижать?! Тебе тут и дальше жить. Не лютуй.
– Мне хама угэ[12], городской ты, деревенский, хошь начальник-разначальник, хошь кум, хошь сват. Порядок должон знать и почитать.
– Да какой убыток озеру от наших сетёшек, бродников?! – вразумлял Петр Краснобаев своего непонятливого дружка. – Никакой… Вон, рыбзавод гребет неводами, и рыба уплывает хрен знат куда, вонького окуня сроду в магазин не выбросят. Это что же подле воды жить и не напиться?.. Но это уж извини-подвинься.
– Да не, я чо, не человек, зверь какой?! Лови-ите, лови-ите, сети ставьте, бродничьте, ежли только на кормежку и в срок. А ловишь без чуру и сроку, ежли в город фугуешь бочками, обогатиться хошь, тогда тебе во! – захмелевший Сёмкин показывал кулак. – Нюхай чем пахнет. Я спуску, паря, не дам. На еду, на засолку себе – эт завсегда пожалста, а больше не лови. Или вон договор заключай с тем же сельпом и сдавай, зарабатывай по-честному.
– А как ты разберешь, на еду он ловит или в город бочками фукает?
– О-ой, Пётра, я же вас всех наскрозь вижу, и знаю, кто чем пахнет. А которые проквашенным окунем воняют, тех за версту чую.
– А, скажем, попался тебе начальник… к примеру, председатель райисполкома, тогда как? Ты же ему подчиненный.
– Его-то в первую очередь и прищучу. Тебя, гад, поставили людей порядку вразумлять, а ты сам какой пример показываш?! Эдак не только в районе, а и в стране рыба с головы почнет загнивать.
– Да уж гниёт и тухнет, не продохнуть… Но председатель-то с ходу тебе лен[13] заломит.
– А
Хама угэ (
Лен – позвоночник у рыбы.
