окончилась история, спросил Маркен и повернул к Пашке свое плоское, в ржавом крапе веснушек, сонливое лицо с мелким, задиристо вздернутым носом. – Взял бы и цопнул.
– Н-н-но, ага! – форсисто подбоченился Пашка. – Я те чо, дурак.
– А кто же больше?
– Клюй сам, еслив охота. Я же вижу, крючки… Клюнул бы, ага. Сам клюй.
– Но-но, потише, сопатый! – процедил сквозь зубы Маркен. – А то клюну разок промеж рог, и закатишься.
Пашка буркнул невнятно, отквасил обиженные губы, но, хоть и считался отбойным, в драку лезть побоялся.
– А здорово, робя, а! – восторг, еще не улегшийся в нем, опять взнялся и захлестнул собой обиду. – Вот такие яблочищи висят! – он показал в жадно растопыренных ладонях что-то огрузлое, увесистое, напоминающее пудовую гирю. – И крас-с… – он стиснул зубы до скрипа, прижмурился и замотал головой в сладком изнемождении, – с-сные-прикрас-сные – так и охота куснуть – аж сок капат. Я уж хотел…
– Хотел, да вспотел, – значительно усмехнулся Минька Баньщиков, который уже зиму отбегал в школу и, по слухам, прочел в школьной библиотеке все книжки.
– Вот это да-а, – невольно поверив такому диву, изумленно протянул Радна и покачал головой.
– Свистит Косой, – сказал ему Маркен. – Ты, Пашка, врать-то у кого подучился, у Ваньки Краснобаева? Тот же мастак байки заливать… А где Ванька-то? Чо-то, робя, не видать.
– А-а-а, – махнул рукой Пашка, – не верите и не надо, – он тут же отвернулся, окончательно обиженный.
– Это он у Ваньки Краснобаева в альбоме увидал, вот и треплет, – особо для Маркена подал разоблачающий голос Сохатый, который как две капли воды походил на Пашку – брата-погодка: такой же сухонький, остренький, смуглый, с психоватыми, цыганистыми глазами. – Ванюха намалевал красками и нам показал. У его полно картинок… Он же нам казал: рыбаки на туче сидят – с рогами, с хвостами – и людей удят.
– Не ври, Сохатый! Не ври!.. Вруша по воду ходил, в решете воду носил!.. – заглушил голос брата Пашка и, похоже, даже себе не мог теперь сознаться как на духу, что и в самом деле видел такую картинку, намалеванную дружком Ванюшкой Краснобаевым, и что картинка эта приблудила в память с белесого неба, когда он, подложив руки под затылок, лежал после купанья и смотрел, как вяло растягивалось серое облачко, точно расползалась по полу лужица простокваши.
– Сам, Косой, не ври, вота-ка. Мне же Ванюха показывал… – тянул свое Сохатый, вопрошающе косясь на Маркена, и, видимо, готов был из кожи вылезти вон, лишь бы угодить ему, самому сильному и отбойному среди ребятни, для чего не жалел и родного братку.
– Ты лучше заткнись и не подсевай, подсевала! – Пашка сунул ему под нос небольшой, крепенький кулачок, смекнув, перед кем братка сейчас выслуживается. – Нюхал, Сохатина?!
– А ты Косой, Косыга! – огрызнулся Сохатый, елозя задом на песке и эдаким макаром отодвигаясь от своего горячего брата, подбираясь поближе к Маркену. – Счас, счас Ванюха придет, спросим.
– Ты на кого рыпашься?! – Пашка заузил на него обозленные глаза и стал
