ним любимых лакричных конфет. Длинные волосы скользнули по моему лицу, и это было щекотно.
– Малыш, ты чего? Эй, очнись! Это оно, да? Скажи, это оно? Не сейчас, слышишь? Не сейчас!
– Раковина… – только и смог выдавить из себя я, проваливаясь в пустоту.
Очнулся я, надо понимать, в больнице. Впрочем, очнулся – это громко сказано. Сознание работало превосходно. Я слышал голоса – некоторые даже были мне знакомы. Ощущал, как сквозняк шевелит упавшую на лоб прядь. Но, по-прежнему, ничего не видел, не мог произнести ни слова или даже просто пошевелиться – хотя бы убрать эти волосы. Просто лежал в своём теле, как в гробу. Что называется, доигрался. Мечты сбываются. Ты ведь хотел не видеть всех этих людей и быть избавленным от необходимости говорить с ними? Получи, распишись. Можешь теперь, сколько душе угодно, молчать и думать. Это всё, что тебе остаётся, приятель. И неизвестно – как долго это всё продлится, чем закончится…
– Доктор, что с ним? – это Гром. Мне показалось, он был обеспокоен.
– Пока трудно сказать… – ответил незнакомый голос – довольно молодой и немного усталый. – Предварительное обследование показало, что ваш друг совершенно здоров. Быть может, накануне имело место сильное переутомление или нервное потрясение?
– Переутомление – это вряд ли. Гастрольный тур только начался, к тому же… Знали бы вы нашего Малыша – да он даже дома с утра до вечера играл на своём синтезаторе, и ничего ему от этого не было! А вот нервное потрясение… Да, наверное, тут вы правы – можно и так сказать.
Вот как? Выходит, он в курсе, что я всё слышал? Ну и дела…
– Нельзя ли подробнее? – заинтересовался врач.
– Подробнее не могу – это конфиденциальная информация, которая касается только него и ещё одного человека, – замялся Гром. – Скажем так, Малыш получил неприятное известие, связанное с предательством близких.
Ничего себе! Выходит, Гром тоже так считает – что Ангел меня предал? Значит, как минимум, один человек был бы на моей стороне? А вот это уже интересно… Но почему тогда ко мне никто не подошёл? Как будто я уже был не с ними…
– Кстати, почему Малыш? – удивился доктор.
– А, это давняя история… – голос Грома потеплел. – Он и наш вокалист дружат с детства. Один был самым высоким и сильным мальчишкой во дворе, а второй – отъявленным сорванцом, сущим дьяволёнком. Соседи их прозвали в шутку Малышом и Ангелом. Прозвища к ним приклеились – как оказалось, на всю жизнь. Мы в группе их так и зовём до сих пор – имена-то у них одинаковые.
– Почему тогда в больницу с ним поехал не он, а вы? – вопрос прозвучал слишком прямолинейно, наверное, даже резко, но Гром, похоже, был настолько встревожен, что ничего не заметил.
Этот врач проницателен, даже слишком. Почему, почему… Наверное, мы слишком долго были друзьями, и Ангел просто от меня устал. К тому же… Теперь у него есть персональный Чёрт.
– То, что случилось… Это стало для него слишком большим потрясением. Вот.
Прозвучало неубедительно. Примерно как у меня в детстве, если родители внезапно интересовались, почему я не играю гаммы. Когда, когда же всё случилось? Где она – та невидимая точка невозвращения, которую мы прошли? Или не было никакой точки? Я почувствовал, как пальцы Грома осторожно убрали с моего лица ту самую злосчастную прядь, которую мне уже хотелось выдернуть с корнями. Лёгким таким движением, даже ласковым.
– Малыш, ну что же ты? Зачем? Возвращайся… Возвращайся, слышишь? Ты так нужен всем нам…
Кому – «нам»? Тебе-то, может, и нужен. Ну, ещё Макс, наверное, расстроился – этот любит меня, хотя выражает свои чувства по-детски непосредственно и немного навязчиво. А те двое если чем-то и огорчены – то лишь срывом гастрольного тура. У меня до сих пор звучат в голове слова Ангела: «Всё, отыграем этот тур – и начинаем искать нового клавишника. Достал он уже меня своими выходками!» А Марк… Марк вообще будет на седьмом небе от счастья. Как бы не помер от радости, бедняга. Макс, он же Максимум – это наш басист. Самый новый и самый наивный участник группы. Просто умиляет его очарованность принадлежностью к Великому Искусству. Если и есть в мире человек, который меньше меня интересуется новостями – это именно он. Только границы его внутреннего мира с внешним более прозрачны, и в этом – счастье Макса. Гром – наш барабанщик. Очень громкий на сцене. В жизни – достаточно тихий и скромный человек, застенчивый даже, если не задевать за живое. Когда он появился, я сразу понял: с этим парнем мы поладим. Так оно и вышло – пусть и не сразу. А Марк… Пожалуй, это худшее, что со мной случалось в жизни.
Напоследок Гром ещё раз коснулся ладонью моих волос и вышел вместе с врачом. Я снова остался наедине с самим собой и своими мыслями. А мыслей за последнее время накопилось много, и слишком долго я от них отмахивался. Но теперь бежать стало некуда. Заняться тоже особо нечем. Пришло время заглянуть в себя…
