в отделение.
Очевидно, как это всегда бывало в подобных случаях, интерн освободил лифт от всех прочих пассажиров, чтобы доставить в родблок экстренную пациентку.
– Все эти милые люди вышли из лифта ради меня, – говорила негритянка. – Никогда в жизни не чувствовала себя такой важной.
Дорнбергер услышал, как интерн посоветовал женщине расслабиться, на что она ответила:
– Расслабиться, сынок? Я и так уже расслабилась. Я всегда расслабляюсь, когда рожаю. Мне же теперь не надо ни мыть посуду, ни стирать, ни готовить. Да я всей душой хотела сюда попасть. Для меня это праздник. – Началась схватка, женщине стало больно, и она замолчала, потом снова заговорила сквозь стиснутые зубы: – У меня уже девять детей, этот будет десятым. Старший уже такой же, как ты, сынок. Ничего, через годик ты снова меня увидишь. Я опять буду здесь.
Женщина засмеялась. Потом голос ее стих, заговорили сестры, а интерн вернулся к себе, в отделение неотложной помощи.
Дорнбергер посушил руки, надел стерильный костюм и, следуя за каталкой с роженицей, потея от жары, пошел в родовой зал.
В кухне клиники, где жара не причиняла ее работникам особых неудобств просто в силу того, что они к ней привыкли, Хильда Строган, главная диетсестра, откусила добрый кусок пирога с изюмом и одобрительно кивнула повару. Хильда подозревала, правда, что этот кусок с его калориями скажется в конце недели на показаниях напольных весов в ванной, но успокаивала свою совесть тем, что ее долг – пробовать все меню клиники. Кроме того, ей было уже поздно волноваться по поводу калорий и лишнего веса. Результаты прежних проб, постепенно накапливаясь, привели к тому, что стрелка весов уже давно перевалила за двести фунтов, добрая толика которых приходилась на ее величественный бюст. Это были два Гибралтара, о которых в клинике ходили легенды. Когда Хильда Строган шествовала по коридору, она была похожа на авианосец с эскортом из двух крейсеров.
Помимо еды, миссис Строган была влюблена в свою работу. Сейчас она удовлетворенно оглядывала свою империю – сияющие стальные печи, сверкающую посуду, безупречно отбеленные и отутюженные передники поваров и их помощников, чистые разделочные столы. При виде этого великолепия в груди миссис Строган разливалось приятное тепло.
Обеденное время было для кухни самым тяжелым, так как, кроме больных, в это время надо было накормить в столовой и персонал. Через двадцать минут каталки с едой разъедутся по отделениям, но работа с обедом продлится еще не меньше двух часов. А потом, пока посудомойки будут чистить и мыть тарелки, повара примутся за приготовление ужина.
Воспоминание о тарелках заставило миссис Строган задумчиво нахмуриться. Она устремилась в задний отсек кухни, где были установлены две большие посудомоечные машины. Этот отсек кухни был не таким блестящим и современным, как остальные, и главная диетсестра уже не в первый раз подумала, как она была бы счастлива,
