возьмется за меня, хотя знает, что муж вот-вот оставит меня ни с чем.
– О, за вас он возьмется! Потому что у него какие-то личные счеты с мистером Поуком. И, сами понимаете, вам это только на руку. Всего хорошего, миссис. Мне оплачивать эту неделю не нужно, возьму сковородки.
Тихо шурша, закрылась дверь, оставляя меня совсем одну почти на том же месте, что и накануне вечером. Только тогда меня толкнул супруг, а теперь оглушила новостями домработница. И я вдруг поймала себя на мысли, что квартирка, в которой я всегда чувствовала себя надежно и уютно, словно бы меня предала. Дважды за одни сутки. Здесь больше не было хорошо, как раньше. А я и не заметила, когда стены, всегда служившие мне крепостью, превратились в тончайший картон…
Всхлипнув, я грустно осмотрелась и поплелась к визофону. Единственным, чего мне сейчас хотелось, были слова поддержки от самых родных людей. Назвав заученный наизусть номер, я обняла подушку с дивана и уставилась на экран монопода.
– Кто там, Зои? – раздалось раньше, чем появилось изображение мамы и отца.
– Кэти, – ответила родительница. – Иди сюда, Том. Я ее не вижу почему-то.
– Просто убери затворки с камеры, – посоветовал папа, и тут же темнота в моноподе рассеялась.
Они все еще были хороши собой. Мама – женственная, изящная, с неизменной улыбкой на лице и папа – крупный мужчина, с высоким лбом, проницательными карими глазами и сильно выступающим вперед подбородком… Всю жизнь они прожили вместе, душа в душу, родив двоих детей: меня и сестру Ханну. Сейчас младшенькая заканчивала университет по той же специальности, что и мой муж когда-то. И помог поступить ей именно Роджер.
– Приве-е-ет, – радостно пропела мама. – Как ты, солнышко?
– Более-менее, – ответила я, стараясь не сильно хмуриться и сдержать разом подкатившие на глаза слезы. – Немного растеряна только…
– Растеряна? – в голосе мамы послышалась тревога. – Что случилось?
Я замешкалась, отвела глаза, обдумывая, как лучше рассказать родителям о случившемся, заранее представляя, как будет гневаться папа, как расстроится мама… Но мне и хотелось этого. Хотелось их огня и жалости. Мне просто необходимы были сочувствие и поддержка.
– Роджер, – буркнула я и умолкла, пытаясь проглотить выросший в горле ком. – Он гуляет. На стороне…
Родители молчали. Загадочно переглянувшись между собой, они снова уставились в камеру, будто и не слышали, что я им сказала.
– Муж изменяет мне, – уже тверже повторила я, громко вздыхая и крепче прижимая к себе несчастную подушку.
– А раньше ты не догадывалась об этом? – вдруг уточнил папа.
– Тихо, Том! – мама стукнула его по плечу, призывая к тишине. – Кэти, милая… ты нас прости, но… неужели ты и правда не подозревала ничего подобного раньше?
Я молчала. И не потому, что мне нечего было ответить: можно было долго рассказывать о слепом доверии и любви, каяться и реветь, только вот больше меня
