чтоб по-модному… Позвони для проформы, но они уже знают, что ты приехала. Директор – мировой мужик, я бы сам у него поучился, да они дураков не берут. Зовут Лев Николаевич.
И поскольку самое банальное незамедлительно пришло мне в голову и, очевидно, с Верманом случилось то же самое, то мы оба, не успев затормозить, сказали:
– Как Толстого.
9
Хотя, вообще-то, Лев Николаевич Гусев напоминал скорее писателя Бунина − в дореволюционный период, когда Бунин носил бороду.
В кабинете Гусева висела карта царской России, на краешке стола примостилась чернильница в виде спящего медведя, и всю стену напротив окна занимал книжный шкаф, светло-голубой, как гигантский пчелиный улей, и с висячим замком, который Гусев запирал на ключ, уходя вечером из кабинета. Шкаф был забит многотомной историей Карамзина, разномастным собранием русских классиков, литературными журналами и пухлыми, затертыми в честной научной работе словарями.
– Здрасьте, здрасьте, Анна Васильевна, – сказал директор, глядя на мои документы, которые я отправила ему по почте две недели назад по приказу Вермана. – Заходите. Что ж это вы одна из Косогоров приехали?
– С мамой, – ответила я, растерявшись, что он называет меня на «вы» и по имени-отчеству.
– А где же мама?
– Пошла погулять в Третьяковскую галерею. Сказала, что, раз это мое собеседование, она снаружи подождет.
Он хмыкнул в золотистую бороду и внимательно посмотрел на меня:
– Ну, раз ваше собеседование, то сами о себе и рассказывайте. А то Владимир Валерьевич в основном мне про музыку все чего-то объяснял… А у нас ведь не музыкальный лицей, а исторический, вы об этом знаете? И физруки строгие, это раньше спортшкола была… Какие у вас со спортом отношения?
– Увлекательные, – осторожно сказала я.
Исторический лицей или спортшкола – назовите как хотите, только пустите меня туда.
Впервые в жизни я испытала любовь к учебному заведению, причем любовь с первого взгляда. Кабинет Льва Николаевича, праздничный взрыв женского смеха в учительской, столовая, где меня поразили булки в шоколадной глазури, которые тускло искрились по краям сахарным маком, и, наконец, если подняться на второй этаж по лестнице, дивная библиотека: полутьма, кривоногие читальные кресла, бахрома настольной лампы… Неужели это возможно? А прохладные салатные стены в коридорах, а колокольчик-леденец в коробке школьного, аккуратно подметенного двора! Нигде больше не было такого звонка, нигде, даже в музыкальной косогорской школе.
А какой, кстати, там был звонок?..
Не дает память ответа. Помню только пароходный гудок, как он разносится утром по реке, да каллиграфию расписания уроков на плотном белом ватмане в том последнем, выпускном году. Музыкалка находилась около пристани, в трехэтажном деревянном доме, бывшем особняке купца Головизнина, и дом этот,
