вариативной восприимчивости руководителей среднего звена».
Название, естественно, дурацкое, но ежели копнуть по существу…
Высокое начальство тему утвердило без малейших проволочек – ведь оно давно уже избавилось от всевозможных комплексов означенного «среднего звена», которое теперь считало нужным контролировать особо, дабы умственная смута пресекалась сразу, на корню и лишь проверенные кадры шли со временем «наверх».
Защита, как положено, была закрытой, оппоненты отмечали новизну и актуальность диссертации, а после был банкет в кругу понятливых коллег. Короче, внешне – очень мило, скромно и со вкусом.
Верные друзья пытались даже Михаила обженить – неоднократно, но без всякого успеха.
Так он и остался для других в какой-то степени загадкой: вроде бы рубаха-парень, свой, как говорится, в доску, а вот все же – с заковыкой…
Что ж, секретные восточные единоборства очень пригодились. Они скрашивали нервные и зачастую удручающие будни и привносили в его жизнь то здравое разнообразие, которое не в силах были дать ни театр, ни кино, ни книги.
А в конечном счете взятое все вместе, это позволяло ему бодро и не без кокетства заявлять: «Ничто человеческое мне не чуждо». И такою «человечностью» он очень дорожил.
Новую попытку завязать с курением он предпринял много позже – через десять лет после того, как стал служить в лаборатории.
К тому моменту новые идеи поиссякли, и работа сделалась совсем рутинной. Даже докторская – дань ученому тщеславию и повод утвердиться лишний раз в глазах коллег и всяческих больших функционеров – как-то не высвечивала в обозримой перспективе.
Это понимало и начальство. Именно оно и предложило Невскому сменить немножко профиль и попробовать себя на телевидении – благо и эфир всегда нуждался в знающих, проверенных, толковых кадрах.
И вот здесь-то Невский наконец почувствовал себя в своей стихии.
Хотя «недреманное око Лубянки» продолжало пристально следить за каждым его шагом и за каждым его словом, все-таки, с формальной стороны, начальство как бы поменялось, и Невский поневоле это ощутил.
Поначалу осторожно, а затем все с большим увлечением и свойственной ему основательностью он начал разрабатывать познавательные программы по психологии, социологические передачи-диспуты и разные «круглые столы», куда приглашал нетривиально мыслящих специалистов и где сам частенько выступал в роли ведущего. Одновременно стал пописывать в газеты и журналы, и оказалось вдруг, что у него это недурно получается. Во всяком случае насчет того, как выглядит статья, ни у кого не возникало нареканий. Спорили по поводу идей, изрядно смелых и во многом непривычных, да по поводу иных пассажей, чересчур двусмысленных или, напротив, слишком откровенных. Впрочем, смелость эта, что, естественно, не принималось во внимание оппонентами, была, по сути, напускной
