Только один раз, сразу по приезде, Вениамин Степанович отведал чаю, который специально для него заварил наш бессменный дежурный Семён. Приличный чай, кстати, я себе домой такой же покупаю. Однако, едва Вениамин Степанович сделал первый глоток, в воздухе запахло суровыми карами. Во взгляде инспектора явственно читалось: «ежели вы рассчитывали вытурить меня из Кронштадта вот этой вот пакостью, то вы, братцы, сильно просчитались». Впрочем, тогда гроза прошла стороной, но с тех пор Вениамин Степанович заваривал чай самостоятельно.
Купил он его, кстати, тоже сам, у китайцев в Гостином дворе. Причём за такие баснословные деньги, что, по мне, так они ещё должны были поднести инспектору фарфоровый сервиз, а не просто кланяться с хитрющими улыбками на физиономиях!
– Итак, что там стряслось, Ефим? – спросил Вениамин Степанович, когда священнодействие – иначе процесс заваривания чая в его исполнении никак нельзя было назвать – завершилось, и он поставил передо мной кружку. – Пейте и рассказывайте. Именно в таком порядке.
– Спасибо, – сказал я и осторожно отхлебнул.
Чай был горячим, но уже не кипяток, и у него был странный привкус. Из кружки ощутимо тянуло палёным. А ведь китайцы знали, кому чай отпускали. Семён их сразу предупредил, кто их важный покупатель и чем это может для них кончиться, так что вряд ли они бы осмелились столичному инспектору втюхать какую-нибудь дрянь.
Я сделал ещё глоток, решил, что на вкус всё-таки неплохо, даже оригинально, и сказал:
– Да, в общем, рассказывать толком нечего, Вениамин Степанович. Когда я появился, бедняга уже тонул и спасти его, увы, не удалось.
В этом была вся суть, но инспектору подавай детали: кто где стоял, что делал, что говорил. Я понимаю, в сыскном деле всякая мелочь должна быть на своём месте, но не раздувать же ради этого из мухи слона! Вот, скажите на милость, какая, к примеру, разница: «спасите» или «скорее» кричала барышня? Я, пока подробно изложил всю историю, успел обсохнуть и допить чай.
– Хорошо, Ефим, – сказал инспектор. – Последний вопрос. Почему он тонул?
Я даже не сразу нашёлся, что ответить. Вроде бы, это было совершенно очевидно.
– Так вода леденющая, Вениамин Степанович. Руки-ноги свело, и привет. Да и пловец из него, прямо скажем, неважный. Барахтался кое-как, да и только.
– Это объясняет, почему он утонул, – недовольно проворчал инспектор. – А вот почему он вообще в канале оказался?
– Наверно, он – самоубийца, – ответил я.
– Наверно? – строгим тоном переспросил инспектор.
– Барышня ругала его как самоубийцу, – сказал я. – Но действительно ли он сводил счёты с жизнью или она так оценила его идею искупаться – тут я сказать не берусь. В любом случае, случайно он в канал упасть не мог. Там решётка. Дырявая, правда, но не настолько, чтобы её не заметить. К тому же, он разделся. Значит, собирался прыгать.
– Скорее всего, – согласился инспектор. – Но, возможно, у него были для этого какие-то другие причины.
– Например,
