ящиком с надписью «Только для писем» мужчина поставил чемодан и сел на него.
– Нам в дом на вершине холма, – отдышавшись, пояснил Джонатан.
Хай-стрит[4] в свое время получила правильное название. Улица поднималась наверх и дядя с племянником шли, наклонившись вперед и медленно переставляя ноги. Льюис то и дело предлагал дяде помочь с чемоданом, но тот каждый раз отказывался, уверяя, что справится сам. Мальчик уже жалел, что притащил с собой столько книг и свинцовых солдатиков.
На вершине холма Джонатан вновь опустил чемодан. Затем достал пестрый платок и промокнул лицо.
– Вот и они, владения Барнавельтов. Как тебе?
Льюис осмотрелся.
Перед ними возвышался трехэтажный каменный особняк с высокой башней. Во всем здании горел свет. Свет лился даже из верхнего овального окошка, в окружении отделочной плитки похожего на глаз. Перед домом раскинулся каштан. Его листья тихо шелестели под порывами летнего ветерка.
Закинув руки за спину и широко расставив ноги, Джонатан постоял немного по стойке «вольно». Затем повторил:
– Как тебе здесь, а, Льюис?
– Очень здорово, дядя Джонатан! Мне всегда хотелось жить в особняке, а это определенно похоже на особняк.
Льюис подошел к вычурной ограде и потрогал одно из железных украшений, рассыпанных по всему ограждению. Затем уставился на вывеску с цифрой «100», набранной из красных стеклянных светоотражателей.
– Дядя Джонатан, он настоящий? Дом, я имею в виду.
Джонатан растерянно взглянул на мальчика.
– Да… Да, конечно. Настоящий. Давай-ка зайдем внутрь.
Джонатан дернул петлю шнурка, на который закрывались ворота. Те со скрипом отворились. Льюис зашагал к дому, и Джонатан пошел следом, волоча за собой чемодан. Они поднялись по ступенькам и вошли в дом: в передней оказалось темно, и только в дальнем конце коридора мелькал свет. Дядя поставил на пол чемодан и приобнял Льюиса.
– Ну что ж, заходи, не стесняйся. Теперь это твой дом.
Льюис оглядел внушительную переднюю и направился к ближайшей двери. Путь, казалось, занял целую вечность. Дойдя наконец, Льюис попал в комнату, залитую желтым светом. На стенах висели картины в тяжелых позолоченных рамах, каминную полку загромождали самые неожиданные вещи; посреди комнаты стоял круглый стол, а в углу – седая женщина в мешковатом фиолетовом платье. Она прижималась ухом к стене и прислушивалась.
Льюис остановился, глядя на нее. Мальчику стало неловко, – он будто случайно помешал кому-то заниматься тем, чего делать не стоит. Ему показалось, что они с Джонатаном вошли довольно шумно, но эта леди, кем бы она ни была, похоже, не услышала. Удивилась и смутилась, как и сам Льюис.
Теперь же она выпрямилась, поправила платье и весело поздоровалась:
– Привет. Я миссис Циммерман, соседка.
Льюис вдруг осознал, что смотрит на одно
Хай-стрит (
