поняла, что все же прав домовик с женкой – уходить мне надобно. Куда угодно – в школу ль эту волшебную или просто в чащу, чтоб жить на отшибе ото всех, но нести ответ за чужие беды-злосчастия боле не хотелось. Своих хватает – сидят вон у печи, скалятся, глазенками сверкают, словно камушками гранатовыми…
У соседки-то муж еще того лета злыдней за спиной приволок, я ей про то сказывала, а что не поверила она – не моя забота.
Моя – отвадить от пути моего мерзкие сгустки теней, пока они не стали такими же прожорливыми, как соседкины. Откуда взялись, с чем в избу принесла – неведомо. Глянула я в темный угол – словно ветошь нестираная, словно полусгнившее тряпье там лежит да пылью покрывается. Кто несведущ в чарах, кто не может за грань явьего мира глянуть, тот нипочем не догадался бы, что это вредные пакостливые духи, кои во многих хатах живут. Подумал бы, что помстилось.
А чтобы избавиться от злыдня, всего-то и нужно, что котомку вторую приготовить, чтоб обмануть горе-злосчастие – заберется оно в узелок, а ты, уходя, его у порога и бросишь. Главное, чтоб в доме не жил опосля никто – обозленные духи опасны, изголодаются они в своей котомке-то, и как развяжет кто ее, поглядеть, что там прежние хозяева забыли, – тут и прыгнут нечистые за спину, всю жизнь с шеи не слезут, будут грызть, окаянные, изводить бормотанием своим, кровь выпьют до капли, бледная немочь останется заместо человека.
Я как уйду, дом в одночасье сгинет, вместе со всеми его злыднями да проклятиями – кому изба ведьмовская нужна? Кто осмелится порог переступить? Слава за мной нехорошая…
Не одна я такая, много ведьмарок по лесам прячутся, только вот не легче от того. Не хочется прожить всю жизнь возле заболоченных озер, в местах столь погибельных, что никто не решится беспокоить… Не хочется состариться раньше времени, не сумев с силой управиться.
Но ежели с наукой этой чародейской в Зачарованном лесу не сложится, то придется искать себе землянку, посреди леса дикого невесть кем вырытую как раз для такой горемыки, как я.
Часто ведающие от людей уходили, не первая я буду. Боятся чаровниц да ведьмаков, травниц да ведуний, силы их непонятной боятся, чар их, кои бесовскими да чернобожьими кличут.
И одно дело, коль точно о себе знахарка аль ведунья могла сказать – светлая я, зла не чиню, навьими тропами не хожу, за грань не гляжу, а другое – такие, как я, на изломе миров и времен ходящие, скользящие по грани тонкой, что, как лед по весне, треснуть может, и тогда бездна черная спеленает, поглотит навеки… Ведь неясно, где я нахожусь и как уравновесить тьму и свет в душе моей.
Однажды прикоснулась я к тому мороку – на миг единый, но навеки запомнила, как страшно было, как холодно. Казалось мне тогда, будто и кости вымерзли, и кровь заледенела, сердце каменным стало, не билось.
К счастью, мать тогда меня вытянула, отогрела, спасла. Только вот вскорости она исчезла, а я сиротой осталась. И думалось мне иногда – лучше бы она меня с собой забрала.
Ведь что я могу сказать о себе?
Что
