Ну вот! Как блестят плитки, любо-дорого смотреть! Конечно, блеск исчезнет через пять минут, когда влага испарится, – ну так и все на свете недолговечно. Важно уметь наслаждаться яркими мгновениями. Какой смысл сосредотачиваться на шероховатостях жизни? Она молода, неглупа, здорова. У нее есть… а что у нее есть? Да вот такие маленькие радости. Маленькие успехи на кухне. Сигаретка на сон грядущий. Походы в кинематограф с матерью по средам. Регулярные вылазки в город. Да, периодически накатывает известного рода возбуждение, так ведь это с каждым бывает. Томление, чувственное желание… Но Фрэнсис, не скованная предрассудками прошлого века, умела справляться с подобными состояниями. Удивительно, подумала она, передвигая коврик, ведро и принимаясь за следующий участок пола; поистине удивительно, до чего просто удовлетворить такую потребность, даже среди бела дня, даже когда мать дома, всего лишь незаметно отлучившись в свою спальню на пару минут, в перерыве между чисткой пастернака и заправкой супа или пока ждешь, когда поднимется тесто…
Услышав шаги наверху, Фрэнсис вздрогнула. Она совсем забыла про постояльцев. Она вскинула глаза и сквозь лестничные балясины увидела миссис Барбер, неуверенно спускавшуюся вниз.
Фрэнсис залилась краской, будто пойманная за чем-то неприличным. Но миссис Барбер тоже покраснела. Хотя время шло к одиннадцати, она все еще была в ночной рубашке, поверх которой накинула атласный японский халат (кажется, такие называются «кимоно», подумала Фрэнсис), и в турецких шлепанцах на босу ногу. В руках постоялица держала полотенце и мешочек с банными принадлежностями. Поздоровавшись с Фрэнсис, она заправила за ухо локон, примятый со сна, и застенчиво сказала:
– Я бы хотела принять ванну.
– О, конечно!
– Если вас не затруднит. После ухода Лена я снова заснула и…
Фрэнсис поднялась на ноги:
– Нисколько не затруднит. Мне надо зажечь для вас колонку, вот и все. Днем мы с матерью обычно ее не зажигаем. Следовало предупредить вас вчера. Сможете тут пройти? Придется перепрыгнуть. – Она передвинула ведро. – Вот сухое место.
Миссис Барбер, продолжавшая спускаться по ступенькам, ничего не ответила и покраснела еще сильнее. Она оторопело смотрела на косынку Фрэнсис, на закатанные рукава, красные руки, поломойный коврик, все еще с вмятинами от коленей. Фрэнсис хорошо знала это выражение лица, уже до тошноты ей надоевшее, если честно, поскольку она видела его постоянно: у соседей, торговцев, материных подруг – людей, которые пережили самую страшную войну в истории человечества, но почему-то впадали в замешательство при виде женщины «из приличных», выполняющей черную работу по дому.
– Помните, я говорила, что у нас нет помощников? Я не преувеличивала, как видите. Единственное, чему я говорю твердое «нет», – это стирка. Мы по-прежнему почти все отсылаем в прачечную. Но вся остальная работа на мне. «Генералки», «повседневки» – да, я знаю жаргонные словечки!
