произведение искусства, обладающее неповторимым вкусом.
Я был мал и не особенно углублялся в изучение рецепта бабушкиного творчества. Но в течении всего времени пока создавалось это чудо крутился рядом, стараясь поучаствовать в процессе. Особенно любил смотреть, как бабушка раскатывает множество коржей до бумажной тонкости. И был доволен, когда мне доводилось облизать чашку с остатками заварного крема. Коржи запекались в духовке до хруста и пузырьков, а крем так пленительно пах ванилью и был таким сладким!
Потом каждый корж обильно смазывался кремом и на него укладывался следующий. Так росла башенка торта, вершина которой посыпалась орехами и тертым шоколадом. Для того что бы крем равномерно пропитал коржи до мармеладной упругости, Наполеон водружался на широкий подоконник до следующего утра, и мне строго – настрого запрещалось отщипывать от него кусочки.
На следующий день, за обильно уставленным закусками и разносолами столом, собирались гости. А я все никак не мог дождаться апогея празднества, когда в конце вечера, на прибранный от предыдущих блюд стол, к чаю будет подан шедевр бабушкиного кулинарного искусства – Наполеон. И мне на тарелочку положат, отрезанную от него, большущую порцию. Я ел его ложечкой и каждый кусочек таял во рту, не дожидаясь, когда его разжуют.
Пишу эти строки, и почти ощущаю вкус бабушкиного Наполеона – радости моего далекого детства…
* * *
Давка
Что такое «давка» помнят сейчас уже немногие. Не бешеный напор толпы на стадионах и не истеричная паника в случае катастрофы, а обычная такая житейская давка, когда множество раздраженных людей стоят в длинной очереди за чем-либо…
Было время – жарким летним деньком в пивной ларек, что рядом с пляжем, в ожидании привоза пива, выстраивалась большущая очередь-хвост. Народ подтягивался по одному и группками. Пехом и на великах. В руках стиснуты заветные свертки. Сушеная тарань, лещ или, пропитывающие ароматным жирком газету насквозь, рыбцы. Счастливчики, успевшие занять стоячие места у нескольких высоких столиков, раскладывали на бумаге здоровых, усатых, оранжевых раков, одуряюще пахнувших укропом.
Раздраженные долгим ожиданием потные мужики то и дело, наклонившись, заглядывали в закрытое и темное окошко ларька, тщетно пытаясь высмотреть там хоть какое – нибудь движение. Внутри все, как будто вымерло. Вырывающийся из страждущих глоток вопрос: «пиво будет?» – оставался без ответа. Но очередь росла, питаясь слухами, что за пять кварталов отсюда уже привезли, скоро привезут и сюда.
Наконец ожидание толпы вознаграждалось. Подъезжал пивовоз – машина типа молоковоза, но в бочке плескался продукт уже не детского вожделения. В ларьке возникало движение. Толстомордые архангелы то ли женского, то ли еще какого-то пола, приступали к таинству приема пивка в огромные емкости. Оживившаяся очередь начинала шевелиться, уплотнятся. Сидевшие то тут то там на корточках пацаны, прихватив авоськи с трехлитровыми баллонами, протискивались на свои места. Очередь, извиваясь, как живой питон,
