возник разлом, грозивший полным разрывом. И семьи, и державы.
– Где мое войско? Жив ли хоть кто-то? С чем они вернутся – если вернутся? И что мне было делать у этих клятых болгар? Ждать, пока греки разобьют Свенельдича и пришлют кого-нибудь с войском взять меня за портки? Мне нужно было средство хоть как-то себя обезопасить. Понимаешь ты это? Или ты хотела, чтобы со мной там и покончили – если не греки, то болгары?
– Я не хотела, чтобы с тобой покончили! – дрожащим голосом отвечала Эльга. Она разрывалась между желанием задеть его посильнее и пониманием: дай она сейчас волю чувствам, беда может стать непоправимой. – Но если тебе так требовался союз с Петром, неужели нельзя было устроить это без женитьбы?
– Зачем ему был нужен союз со мной, если бы я не женился на его сестре?
– Ну а как же он ее тебе отдал?
– Он и не хотел!
– Вы что – ее умыкнули? – Эльга в показном изумлении подалась к нему.
– Поначалу – да. А потом уже договорились. Бояна спроси. Он тебе все поведает. Хоть песню споет, сложил уже небось…
– Сыта я вашими песнями! – Боян, любезный и вкрадчивый родич Огняны-Марии и устроитель всего этого дела, внушал Эльге лишь отвращение. – Ты мог бы не жениться сразу – ряд положить, приехать домой без… один. Посоветоваться – с боярами, с родичами… со мной! Ты втянул русь в союз с зятем Романа! Воевать с греками нам теперь не подобает, потому что мы в свойстве! А где наше совещание? – Эльга раскинула руки, будто очерчивая пустоту вокруг себя. – Думаешь, Роман теперь обрадуется и пришлет послов, дружбу и любовь предлагать? Ты этой… девой красной опутал себя и всю русь, а Роман не связан ничем и не должен нам ни хрена поросячьего!
– У меня не было другого выхода! – яростно отвечал Ингвар, с холодом в груди понимая: а ведь она права.
– Я вижу! – У Эльги на глазах заблестели слезы обиды и отчаяния. – Будто в сказании: направо пойти – убиту быть, налево пойти – женату быть! Не туда ты свернул, мне сдается!
– Да лучше б я от «олядного огня»[3] сгорел! – Ингвар грохнул кулаком по столу, резко развернулся и вышел, не желая слышать те слова, которые княгиня с таким трудом подбирала.
Сейчас ему и правда казалось, что лучше было погибнуть в огне на воде Боспора Фракийского и стяжать славу павшего в бою, чем остаться в живых и одолевать последствия неудачи.
Едва дождавшись удара двери о косяк и стука яростных шагов на крыльце, Эльга снова залилась слезами. Она с трудом воспринимала, что Ингвар говорит, обида жгучей волной разливалась внутри: сердце ее мужа больше не принадлежало ей одной. Было так же больно, как если бы Ингвар и впрямь погиб. Если не хуже – тогда у нее осталась бы священная для нее и державы память. Но он жив, он здесь – Ингвар, женатый на болгарыне! Пренебрегший своей княгиней, он был хуже мертвого. Боль разрывала сердце, не давала обдумать и понять положение дел. Ей, княгине русской, сейчас не было дела ни до чего, кроме
«Олядный огонь» – то же, что греческий огонь, горючая смесь. От «олядия» – «ладья».
