забудь про расследования. – покачала я головой. – Я лучше тебя домой отправлю. Вот завтра годовщина пройдет, съездишь на кладбище и прямиком в свою церковную лавку. Там спокойнее. Мне тут не хватало еще о твоей жизни беспокоиться. И этих проходимцев домой отправлю. Скажу, что в Испанию уезжаю. Не будут же они тут сидеть одни. А если хотят – пусть остаются, мне уже все равно. Поживут да съедут.
– А если шантажист этот серьезно настроен? Он же тебя и в Испании грохнет. А там мама…
– Что же делать? – мысль эта показалась мне не лишенной смысла, и я заволновалась. Не хотелось бы впутывать в это дело маму.
– Набраться духу и вдарить по врагу, – вздохнула Пелагея. – Будем бороться со злом.
Бороться я вовсе не желала и, отправив Пелагею в душ, первым делом позвонила маме. Та ответила только после шестого гудка, причем дышала она тяжело, словно за ней гналась смерть с косой.
– Мама, привет! – бодро гаркнула я, не желая посвящать ее в свои проблемы. – Как ты, чего не звонишь? Я тут подумала…
– Соня, девочка моя, здравствуй. Я соскучилась. Как раз хотела тебе звонить. – тут мама перешла на шепот, и я поняла, что она не одна.
– У меня же новый друг, помнишь, я тебе рассказывала, что познакомилась с ним на уроках фламенко?
Я промычала, потому что ничего такого не помнила, но разочаровывать маму не хотелось.
– Его зовут Хунь.
– Может, Хуан? – с сомнением спросила я. Все-таки Хуан звучало как-то более по-испански.
– Нет, Хунь, – обиделась за друга мама. У него отец китаец. Или дед? Не важно… Так вот, мы с Хунем решили немного пожить вместе. Ты же не возражаешь, если я приглашу его к нам на виллу? Ты же говорила, что ближайшие полгода не собираешься приезжать. А то у нас тут что-то вроде медового месяца, и я…
Тут в трубке послышался мужской голос, и я поняла, что испанский Хунь уже давно поселился у мамули. А так как за последний год это был уже третий Хунь, знакомиться с ним у меня не было никаких моральных сил. Да и мешать мамуле в ее медовый месяц мне не хотелось. Не то она опять станет рассказывать, как мой отец-подлец бросил ее с шестимесячной крошкой и ушел к крашеной Люське, а она посвятила мне свою жизнь и молодость. И теперь имеет право пожить как человек, что в ее понимании означало: на всю катушку.
Я пожелала маме любви и счастья, мысленно чертыхнувшись, и, заверив ее, что у меня все хорошо и я буду звонить, дала отбой.
Тут я глянула на часы и вспомнила, что должна встретиться с Вовкой Саломатиным. Может он хоть что-то прояснит в этом деле, раз уж по всему выходило, что в Испанию мне спешить не стоит.
– Я с тобой, – деловито заявила Пелагея, появляясь из ванной и заметив, что я поспешно одеваюсь.
– Ты вроде в церковь собиралась…
– Я одна не доберусь, города я не знаю. А на автобусе я не могу, – предваряя мои попытки отправить ее на остановку, отрезала она. – у меня клаустрофобия. Открылась недавно.
Я
