он не знает, сколько мне лет?
– Ага, он даже как тебя зовут, не знает, а уже детей. Дурак какой-то, – согласилась Зоя.
До вечера они сидели притихшие, пересматривали кассету, прятали и доставали ее снова.
– Только никому не говори, – попросила Зоя. – Папа не разрешает к нему в сейф лазить.
Нина кивнула. Ее, конечно, тоже отругали бы, если бы узнали, что она посмотрела запретное. Это же не для нее фильм, а для тех взрослых, у которых умерли родители, и им никто не рассказал, как получаются дети. А в книжке, по которой ей объясняла Катька, было нарисовано непонятно.
Нина тогда долго не могла успокоиться. Ей казалось, что она узнала что-то очень важное обо всех людях, у которых были дети. Она изо всех сил старалась не думать об этом, но мысли лезли сами собой. Она представляла себе математичку сидящей на камине в алых трусиках, трудовика, надвигающегося на свою жену, пары людей в трамвае. Вот у этой женщины наверняка не такие трусики, а панталончиками – вон швы проступают. И камина у них никакого нет, значит, она со своим мужем делала вот этого мальчика на чем-то другом. Наверное, лежа, как было нарисовано в книжке. И этот мужчина двигался на ней сверху, и целовал ее везде, и она стонала часто. Становилось стыдно, будто эти люди делали ребенка прямо здесь и сейчас, а Нина за ними подглядывает. Но самое стыдное почему-то было смотреть на самого мальчика – потому что вот он стоит в майке с полосками, в ярких китайских кроссовках, смотрит по сторонам и даже не знает, как его делали, и узнает еще очень не скоро. А ведь его раньше не было. Вообще не было. Были только его родители, а потом они его сделали. Это было совсем странно и непонятно – как из ничего, из пустоты вдруг появляется целый живой человек. Пусть маленький пока, но он же вырастет и тоже будет делать детей. И они будут делать. И сам этот мальчик умрет, и родители его умрут, и дети потом умрут тоже. И Нина умрет, и ее мама, и Катька, и ее дети, которых она тоже сделает. И так становилось всех жалко, что хотелось обнять всех сразу и заплакать. Но это было как-то неприлично, и Нина терпела.
А потом приходили совсем стыдные мысли о том, как мама и ее отец делали сначала Катьку, а потом Нину. Отца Нина не помнила, и в мыслях мама делала их с сестрой с каким-то туманным пятном, которое потом куда-то девалось. И было неясно, почему пятно ушло от них. Видимо, потому, что самое главное в жизни – сделать детей, и оно хотело делать детей еще и с другими мамами, чтобы успеть наделать побольше. Но почему тогда остальные продолжают жить со своими женами и детьми, гуляют с ними в парках, едят мороженое, катаются на каруселях, ходят на родительские собрания? И если они с Катькой – дети пятна, то, значит, они какие-то неправильные? Нехорошие? И мама, которая делала детей с пятном, тоже уже не такая хорошая, как жена трудовика или математичка, но это же не так. Мама лучше жены трудовика и уж точно лучше математички.
– Мам, а зачем мы живем? – спросила Нина у мамы.
Мама пришла усталая и мыла фасоль. Фасоль звонко гремела о стенки кастрюли.
– Как
