боевито. Тнота высек огонь и запалил фитили на мушкетах. Все, артиллерия готова плевать свинцом. Правда, я не намеревался пускать ее в ход. Мушкетная пуля оставляет после себя кровавую кашу. Но, как и сказала Ненн, внизу бывают сквемы. В развороченных кишках земли вообще может оказаться кто и что угодно.
Чем быстрее мы сдернем головы с приспешников и повернем назад, тем лучше.
– Из расщелины можно выбраться лишь в трех местах. Ты помнишь, в каких? – спросил я.
Тнота кивнул и указал: один выход в миле, второй – в полумиле к востоку от первого.
– Отлично. Если мы их спугнем, караульте там, берите их и ждите нас.
– Легкая работка!
– Тнота за начальника! – проревел я.
Похоже, кое-кто даже обратил внимание. И как я, мать его, умудрился найти такое отребье? Двадцать миль в глубь Морока, ни капли бренди и пригоршня швали под рукой. Что-то, мать честная, с моей гребаной жизнью не так.
Вниз идет склон, покрытый щебенкой и древними окаменелыми корнями. Трудно пробираться, когда от стены до стены семь футов, а ты увешан оружием. И темно. Чуть видно, куда поставить ногу. Из-под нее норовят обвалиться потоки крошева, загрохотать в темноту. Мы изо всех сил стараемся двигаться осторожно. Пыльная расщелина глубока. Наверное, потому враг любит назначать ее местом встречи своих шпионов и приспешников. Наши патрули редко подбираются к ней – уж очень далеко в Морок. Но если и заходят, в темноте не шарят. Даже у нынешних офицеров хватает здравого смысла.
Воздух – холодный и отчаянно сухой. Из камня вокруг торчат корни. До Морока здесь стоял тысячелетний лес. Остались только корни, серые и сухие, будто древние кости. В Мороке нет воды. Иногда попадаются нефтяные лужи, но они скорее убивают, чем помогают расти живому.
– Хочу кое в чем признаться, – сообщил я.
– Ты что, вдруг просветлился и уверовал? – осведомилась Ненн.
– Вряд ли.
– Захотел оставить меня одну в темноте?
– С какой стати? – сказал я, огибая большой валун.
Я прислонился к нему, приложился чуть сильнее, чем следовало, – и камень посыпался, будто мел. В Мороке истлевает все.
– Суд заплатит больше, чем я сказал. Не намного, но достаточно, чтобы задуматься.
– Ты соврал насчет платы? – спросила Ненн.
– Я всегда вру насчет платы.
– Засранец.
– Это да. Кажется мне, наши простые приспешники не такие уж и простые.
– Шпионы?
– Нет. А вдруг она «невеста»?
– В Валенграде нет «невест», – подозрительно быстро заверила Ненн.
Мы спустились ниже, и путаница торчащих из стен корней заслонила свет и ветер. Ненн подула на фитиль – кончик засветился ровным красным огнем. Запах горящего фитиля в темноте действовал успокаивающе. Он похож на аромат горящего дерева – но горче, острее.
– Нам заговаривают зубы, – сказал
