И пусть ядро Машины лежит под цитаделью и отлично защищено, мануфактура фоса – на окраине. Прочие фабрики лязгают, скрежещут и вообще хорошо слышны. Плетение фоса требует покоя. Оно – искусство, и лучше его держать подальше от суеты.
Я подъехал к широким куполам мануфактуры на закате. Перед ней вяло колыхались два флага: с храмом о девяти колоннах, символизирующим Великий союз свободных городов Дортмарка, и с личным гербом княгини Эроно Хайренградской. Союз возник в те дни, когда Глубинные короли привели сюда армии, желая подчинить западные земли. Свободных городов было девять – до тех пор пока оружие Вороньей Лапы не испепелило Адрогорск и Клир. Семь оставшихся избрали по князю-электору. Электоры выбирали великого князя. Число голосов, которыми располагал каждый электор, зависело от количества людей и припасов, поставляемых городом каждый год на границу. Союз был создан ради общей обороны и погряз в коррупции и бюрократии, как любое политическое устройство. Великого князя всегда выбирали из Леннисграда, поскольку там могли позволить самые жирные взятки и поставляли больше всего солдат. Князья большей частью пеклись только о самих себе, сидели далеко на западе в мраморных виллах и думали о тихих солнечных днях посреди садов и виноградников да о прелестях очередной наложницы. Среди ожиревшего дерьма княгиня Эроно сияла как путеводный маяк. Она понимала, какое зло пришло в наш мир, и всегда вставала на его пути.
В последнее время моя жизнь стала непрерывной чередой попыток пробиться к начальству сквозь кордон заносчивых пешек. Но на этот раз секретарь оказался на удивление деловит и расторопен. Он включил коммуникатор, выстучал послание. Зазвонил колокольчик, и за мной пришли.
– Оставьте меч в приемной, – велел пришедший.
Он был поменьше меня, не такой широкий в плечах, да и старше – но вид имел обветренный, побитый жизнью и очень опасный. Череп выскоблен до синевы, усы завиваются наружу, словно бычьи рога. Пальцы, принявшие мою перевязь и ножны с кинжалом, толсты и крепки. Мясник. И малость смахивает на бульдога. На вояке прорезной камзол на синей шелковой подкладке, на левой стороне груди вышито имя «Станнард».
– Будьте добры, следуйте за мной и, пожалуйста, не трогайте ничего, – сказал Станнард и повел меня на мануфактуру.
Да уж, вежливо. И яснее некуда, что не просит, но приказывает.
В главном зале полно машин, но людей всего горстка. Зал огромный, я таких и в замках не видывал. По меньшей мере две сотни шагов в длину, ширина – половина того. Свет только от лун. Под трубами – многие ряды ткацких станков для фоса. В трубах системы огромных линз, собирающих свет и фокусирующих на станках. Остальной зал погружен в темноту, пол едва различим.
– А где же работники? – спросил я.
Мой голос пусто и безжизненно прозвучал в огромном зале.
– Глаза есть? – осведомился Станнард. – Так смотри.
Да, за станками сидели
