глядел на Эзабет. Она ожидала, нахмурившись.
– Я бы назвал тебя еретичкой, – выпрямившись, ответил я. – А если бы я услышал такое на улице, то отправил бы тебя в белую камеру по обвинению в подстрекательстве.
– Малдон первым обнаружил беду. Он пришел ко мне, потому что читал мои с братом ранние работы и мою диссертацию о рефракции света.
Эзабет встала, подошла к окну, покрытому коркой грязи, посмотрела сквозь нее на синие и красные городские огни.
– Ты знаешь, сколько нужно стандартных катушечных батарей, чтобы активировать Машину?
– Нужно спросить кого-нибудь из Общества инженеров эфира, – предположил я.
– Я спросила. Они солгали. Глек сумел раздобыть оригинальные схемы. По ним нужно семьсот двенадцать тысяч полностью заряженных катушек. На вычисление этого у нас и ушло полгода. А я потеряла расчеты на Двенадцатой станции.
Она криво усмехнулась.
– Я не могу повторить их одна.
– И что? – осведомился я.
– В последние шесть лет Ордену поставили только сто двенадцать тысяч катушек. Это малая часть необходимой энергии.
Мне совсем не понравилось услышанное. Я не шутил про белую камеру. Именно с такой предательской ложью все время выступали сектанты. Валенград живет в хрупком равновесии. Над ним – воющее небо, смрад оскверненных песков. В умах легко рождается отчаяние и подозрения. То и дело возникают секты, проповедующие скорую гибель. Но я невольно вспомнил пустые станки на мануфактуре Эроно. Я вспомнил цепи на двери в комнату управления на Двенадцатой станции и ее сумрачные коридоры. Я потер свои пересохшие раздраженные глаза. Слишком уж я устал. А проблем и без того выше крыши.
– И отчего, по-твоему, они лгут?
– Отчего вообще люди лгут? – сказала Эзабет. – Может, жадность. Или власть. Князья загоняют «таланты» до того, что у тех разум лопается и рассыпается, как стекло. И ради чего? Ради ламп? Духовок на фосе? Для очистителей воды? Князья оправдывают все нуждами Машины. Мол, только крошечная часть фоса идет на общественные нужды. Но фос производят повсюду – а сюда он не попадает.
– У тебя есть доказательства или ты предполагаешь?
Она запнулась, но посмотрела на меня решительно и гордо.
– Перед тем как исчезнуть, Глек отправил мне письмо: малопонятная, местами вообще бессмысленная болтовня о том, как разрешить парадокс. Глек открыл что-то про Машину, но отказался писать об этом. И пропал через день после отправки письма. Мне нужно найти Глека.
Я не знал, что и поделать.
Я помнил эту женщину юной, легкой и беззаботной. Осталось лишь ее далекое эхо, но мечтавший о ней мальчик еще жил во мне. А с другой стороны тянулась мрачная тень. Я – «Черное крыло». И это я весь. Я так выбрал. Я посылал людей на виселицу за меньшее, чем сейчас наговорила Эзабет.
Быть «Черным крылом» не значит носить униформу и выполнять приказы. «Черные крылья» живут своим разумом и нюхом. А нюх говорил мне: слушай.
Если
