но старалась все сделать правильно, не спорила и не задавала лишних вопросов.
Но когда мы встали в пару для вальса, я почувствовал, как сильно она на самом деле нервничает. На протяжении первого часа ей ловко удавалось это скрыть, но при тесном контакте я очень хорошо ощутил ее волнение.
Такое происходит сплошь и рядом, и мне давно уже не интересно знать, какова у каждой в отдельности причина этого волнения. У всех они были разные.
В процессе работы мне некогда забивать голову такими вещами, и я решил подумать об этом потом.
Уходя, она сказала, что придет ко мне послезавтра.
Соединив в голове Гришину утреннюю подавленность и ее тревожное состояние, я был почти уверен в том, что они переспали.
Ну что ж, бывает…
По внутреннему уставу клуба нам с ними нельзя, все так, да…
Но мы же тоже люди.
К вечеру я о ней даже и думать забыл.
Клуб, будь он неладен, работает до двадцати трех ноль-ноль, ну и я, соответственно, тоже!
Последняя клиентка, Вероника, хотя уж лет десять – пятнадцать как должна бы стать Вероникой Андреевной, к концу сета выжала меня полностью.
Ее обколотое во всех точках лицо тридцатилетней женщины громоздилось на пятидесятилетней шее.
Со всеми остальными частями тела дело обстояло примерно так же.
Утянутая трусами замечательная (когда в одежде) попа и большая грудь в поддерживающем бюстгальтере соседствовали с отекшими, в венозных ручейках ногами, скрыть которые не помогали даже дорогие сетчатые колготки в плотную паутинку.
Она ведь, сука, не хочет вальс для бабушек разучивать, она тут латину танцует!
А еще она беспрерывно смеялась, как девушка на выданье, и этот искусственный смех бесил меня куда больше, чем ее водитель с лицом дебила, бегающий за ней по клубу с сумками одежды для йоги, тренажеров и танцев.
Вероники было всегда слишком много. Какая-то кипучая, неуемная энергия, не находящая себе применения в других местах, оседала вся здесь, в клубе, аккумулируясь в том небольшом пространстве, которое хоть как-то сохранялось между нами.
Но Вероника Андреевна была одной из самых «сладких» клиенток, она проводила в клубе все дни, за исключением тех двух, в которые у меня был выходной.
Гребаный случай, какая преданность!
После того как сет был закончен, я еще долго стоял под душем, чтобы смыть с себя приторный запах ее духов.
Сдавая бледным, едва стоящим от усталости девушкам на рецепции свою пропускную карточку, я вдруг услышал за спиной:
– Тебе дело Селезневской, наверное, надо?
Сначала я даже и не понял, о чем речь. В голове стучали только два слова: «жрать» и «спать».
Я обернулся, Гриша с кривой улыбкой смотрел на меня выжидающе. Какие-то глаза у него стали не такие, будто болит у него что!
– Не понял?
– Ну, Алиса Селезневская, она же типа к тебе теперь записывается…
Гриша
