в парадные покои, усадили в кресло.
Зоя на мгновение прикрыла глаза, и к ней вернулась уверенность в себе, сознание собственного величия.
Ведь она – не жалкая простолюдинка, не какая-нибудь захудалая княжна из крошечного итальянского городка, она – Зоя Палеолог, внучка и племянница императоров тысячелетней Византии!
Покой постепенно наполнялся людьми.
Зоя узнала Примо деи Корса, смазливого остроумного венецианца, молодого князя Орсини, мессера Джанбатиста Питти и еще двоих юношей из Флоренции, чьи имена не запомнила. Остальные лица сливались в сплошную говорящую, усмехающуюся, злословящую массу.
Ее разглядывали с откровенным любопытством, как забавную зверюшку, – еще бы, им никогда прежде не доводилось видеть византийскую принцессу в парадном одеянии.
Примо деи Корса что-то шептал на ухо своему соседу, кудрявому флорентинцу. На свое счастье, Зоя не могла слышать его слов.
– Толстая разряженная кукла, – шептал венецианец. – Щеки свисают, как у собачки старой герцогини Сфорца!
– Но глаза у нее красивые, – возражал флорентинец.
– Мой друг, как вы умудрились разглядеть ее глаза? По-моему, они совсем заплыли жиром!
– Вы не правы, мой дорогой Примо, в вас говорит ревность. Кажется, вы тоже сватались к этой восточной царевне на прошлое Рождество, да получили отказ?
– Царевна! – фыркнул Корса. – Все ее царство можно увезти на одной телеге…
Наконец дворецкий кардинала ударил в пол золоченым жезлом и важным голосом провозгласил:
– Послы великого князя Московского!
Двери распахнулись, и в парадные покои медленно вошли три человека с окладистыми бородами, в длинных, до полу, расшитых золотом одеждах, в высоких меховых шапках. Послы казались необыкновенно толстыми, но Зоя поняла, что такими делают их многочисленные одеяния, надетые одно поверх другого.
Остановившись посреди покоя, московитяне медленно, настороженно оглядывались, как оглядывается лев, окруженный стаей гиен.
Неожиданно Зоя почувствовала странную симпатию к этим людям.
В них было что-то от ее родной Византии – та же азиатская пышность, то же неспешное, важное достоинство, то же недоверие к шустрым, предприимчивым ломбардцам, высоко ставящим свою собственную волю и ни в грош – волю своего государя.
Главное же, что роднило послов с Зоей, – то неуловимое чувство единой веры, истинного восточного православия. На лицах этих трех вельмож она увидела последний вечерний отблеск золотого солнца Византии.
Прибыв с маленькими братьями в Рим, к папскому престолу, Зоя вынуждена была принять католичество, чтобы завоевать благосклонность местной знати, но в глубине ее сердца неугасимой лампадой горела вера ее предков, простодушная и величественная.
Главный из московитов заговорил – с тем же медлительным, внушительным достоинством,
