же наполнял аромат по-настоящему хорошего кофе. У Ратвена была кофемашина «Ла Симбали» – серьезный агрегат.
Он вручил ей большую керамическую кружку. Грета признала в ней одну из тех, в которые он обычно наливал кровь, и невольно чуть улыбнулась, глядя на ее содержимое… а потом вынуждена была подавить нахлынувшую и совершенно неуместную растроганность: не было никаких оснований для того, чтобы из-за приготовленного для нее Ратвеном в четыре утра латте прослезиться.
Он здорово умел варить кофе, что немного бесило. С другой стороны, будь у нее столько свободного времени и лишних денег, как у него, она, возможно, тоже стала бы осваивать и оттачивать новые умения – просто для того, чтобы отогнать маячащий призрак скуки. Ратвен не предавался обычным вампирским экзистенциальным страхам, что радовало, но Грета прекрасно знала: у него бывают приступы чего-то вроде депрессии, особенно зимой, и ему необходимо чем-то себя занимать.
А вот у нее занятие есть, пришлось напомнить себе, отпивая кофе и на секунду закрывая глаза: вкус у этого кофе был не хуже его аромата, а может, даже и лучше. «Сосредоточься, – приказала она себе, – ты не в гости пришла». Судя по спокойному поведению Ратвена, ситуация была не экстремальной, однако она приехала сюда работать.
Грета слизнула с верхней губы кофейную пену.
– Ну, – проговорила она, – рассказывайте, что случилось.
– Я… – Ратвен со вздохом привалился к столу, скрестив руки на груди. – Честно говоря, сидел, плевал в потолок и писал гадкие письма в «Таймс» насчет того, как ненавижу эти отвратительные небоскребы, которые нашим вандалам позволяют строить по всему городу. Как раз дошел до особо едкой фразы насчет тех, кто поджигает чужие машины, – и тут кто-то постучал ко мне в дверь.
Стадия пассивно-агрессивных писем говорила о том, что уровень его хандры приближается к критическому. Грета молча кивнула, внимательно глядя на него.
– Не знаю, читали ли вы низкопробную книжонку под названием «Вомпир Варни, или Кровавый пир»[2], – продолжил он.
– Сто лет назад, – ответила Грета. Она прочла практически всю классику ужасов, как хорошо известных, так и не слишком – в исследовательских целях, а не ради их литературных достоинств. Большинство произведений было полно более или менее забавных заблуждений в отношении тех личностей, которые якобы в них изображались. – Она была гораздо смешнее вашей неофициальной биографии, вот только сомневаюсь, что намеренно.
Ратвен поморщился. Он утверждал, что «Вампир» Джона Полидори был по большей части клеветой: одного упоминания этой книги оказывалось достаточно, чтобы вызвать возмущенные заверения в том, что между ним и лордом Ратвеном, фигурирующим в повествовании, нет ничего общего, кроме фамилии.
– Авторы хотя бы пишут без ошибок, в отличие от чертова Полидори, – проворчал он. – Я бы сказал, в «Кровавом пире» примерно столько же исторической правды, что и в «Вампире»,
«Варни-вампир, или Кровавый пир» Джеймса Ранера и Томаса Преста – один из первых романов ужасов о вампирах (Varney the vampire or, The feast of blood, 1847). –
