назад, в сон, дабы продлить неожиданное счастье. Увы, диспозиция не располагала к подобному отступлению: солнце наотмашь хлестало по плотно зажмуренным векам, а неуклюжий маневр переворота на другой бок неизбежно потревожил бы хрупкую материю сна, а следовательно, и запаха. Вздохнув, Цахи сел, потянулся и открыл глаза.
Он сидел на полу большого, залитого солнцем зала – как видно, углового, потому что две его стены выходили – вернее, настежь распахивались – наружу, в пустыню, сияющую нестерпимо яркой голубизной. Казалось, что там, за голыми оконными проемами, играя огранкой, колеблется огромный кристалл, собирая и вновь разбрызгивая мириады цветных, исчезающе мимолетных световых пучков. Две другие стены и потолок были сплошь, как спина баскетболиста, татуированы цветными граффити. «Тали, Тали, Тали… – прочел Цахи. – Я люблю тебя, Тали… Тали, Тали, Тали…» – и снова, и снова, и снова. Других надписей в зале просто не существовало.
Зато запах… запах существовал!.. – и не только во сне, но и наяву! Он исходил от газовой плиты, рядом с которой, помешивая ложкой в кастрюльке, стояла пожилая женщина в халате и домашних туфлях. Ее длинные седые волосы были аккуратно заплетены в косу. Почувствовав на себе взгляд, женщина обернулась.
– Проснулся, Менаш? – сказала она, сопроводив эти слова улыбкой, такой же уютно-домашней, как туфли, халат и запах из кастрюльки. – Иди завтракать, мальчик.
Словно разбуженная звуком ее голоса, тень углового пилона качнулась, сдвинулась и превратилась в черного парня. Он поставил на пол бинокль и, шлепая по полу босыми ногами, подошел к Цахи.
– Привет. Проснулся? Ромео сейчас придет.
– Где Боаз?
– Уехал твой друг. Утром уехал. Шимшон тут рано проезжает, а другую попутку поди поймай. Не хотел тебя будить… – эфиоп протянул ладонь для рукопожатия. – Я – Чоколака. А ты?
Цахи пожал плечами:
– Не знаю. Говорят – Менаш…
– Менаш? – засмеялся Чоколака. – Не обращай внимания – Мамарита всех парней так называет.
Он оглянулся на свой бинокль.
– Извини, братан, мне надо… это… сторожить.
За хомячками глаз да глаз. Так и прут, даром что лохи…
– За какими хомячками?
– За обыкновенными, – Чоколака неопределенно помахал рукой и вернулся на свой пост. – В джинсах и кроссовках. Сейчас Ромео придет, объяснит…
При свете дня Комплекс выглядел совсем иначе – не так зловеще, как вчера, ночью, и Цахи сказал об этом Дикому Ромео, когда они вышли в коридор. Тот усмехнулся:
– В подвале всегда ночь. Да и на свету не все безобидно…
И действительно, даже проход по хорошо освещенным местам требовал здесь умения и детального знания здешней топографии. Если бы не Ромео, движения которого он повторял, Цахи пришлось бы немало повозиться, чтобы преодолеть провалы и препятствия. Ромео оглядывался, успокаивал:
– Ничего, братан, через недельку
