счастьем. Человек должен иметь свой отчий дом – мы познали это за четыре года эвакуации. К концу войны папу из Полазны переправили в Краcнотурьинск, а мама, тетя и моя двоюродная сестра Нина еще какое-то время оставались на Урале.
Книжный шкаф
История со шкафом связана с трагическим случаем, произошедшим в нашем дворе. Должна сказать, что, живя на Таврической, 9 со дня своего рождения, я знала всех-всех жильцов. Это был типичный для Ленинграда двор-колодец, и все, что происходило в этом дворе, было как на ладони. В эвакуации, в тоске по дому и Ленинграду, у меня были сладкие минуты, когда я рисовала по памяти нашу квартиру и вспоминала, кто где жил. Вернувшись домой, я увидела, как поредели ряды жильцов: кто не пережил блокаду, кто погиб на фронте, кто не вернулся из эвакуации.
Нас, эвакуированных детей, привезли в Ленинград весной 1944 года, и по пути к хореографическому училищу меня поражали дома, частью разбитые, частью заколоченные фанерой, на которой были нарисованы окна, – так было на Невском. Нас встретили в школе педагоги и ученики, все те, кто оставался в Ленинграде. Слезы, улыбки, объятия. Нас поселили в общежитии школы, независимо от того, было ли у кого жилье или нет. Не помню, на какой день я поехала на Таврическую. Сердце выскакивало из груди, когда я взлетела на третий этаж и позвонила в дверь. Открыла мне незнакомая женщина, спросила, что мне надо. «Я здесь живу, это мой дом», – ответила я. Новые соседи наконец поняли меня и провели по коридору, такому знакомому, к комнате, которая была опечатана и числилась за нами, так как брат был военнослужащим. Я открыла комнату и залилась слезами. Окна заклеены бумагой крест-накрест, из мебели осталось только то, что невозможно было продать при отъезде родителей: три дивана, несколько кресел, старый огромный шкаф красного дерева, разные стулья. Я металась по комнате, хватая то одну, то другую вещь, с которой связана была вся моя тогда еще небольшая жизнь. В углу были свалены негативы на пластинках, снятые папой, – частью битые, некоторые целые. На них была запечатлена жизнь семьи, мирные дни, близкие мне люди, некоторых из них уже не было. Пережив первые несколько часов, я решила, что все-таки это счастье, что у меня есть своя комната, – я ее уберу и буду ночевать дома. Дома – какое это прекрасное слово. Началась уборка, намыла полы, окно, все убрала… И, устав, но с ощущением, которое даже сейчас, после стольких лет, отчетливо помню, я легла спать, укрывшись одеялом, любезно предоставленным мне соседкой.
Каждый день, в свободное время, сидя на подоконнике, я наблюдала за жизнью нашего дома, нашего двора, замечала новых жильцов, здоровалась со старыми. В парадной, напротив, на третьем этаже, во время войны поселилась семья, состоявшая из двух сестер и молоденькой девушки, дочери одной из них. Мать этой девушки умерла в блокаду, и она осталась с теткой – учительницей. После войны девушка поступила в театральный институт и вскоре вышла замуж за военного, значительно старше ее. Хороша она была необыкновенно: пушистые
