тогда будет? А сколько ему сейчас?
Пётр застегнул последнюю пуговицу – пальцы помнили, что от нее отломлена половинка, – и выскочил в коридор. Восстанавливая планировку, повертел головой: налево – зарешеченное окно с широким подоконником, направо – другие палаты и столовая. Там же и выход – серая железная дверь с засовом и стол, за которым днем и ночью сидит какой-нибудь бугай.
Туалет был прямо напротив. Пётр зашел в кабинку без двери и снова убедился, что все моторные рефлексы в норме. Судя по запаху, здесь было принято мочиться мимо унитаза, но он себе такого хамства не позволил. Погоняв по раковине скользкий обмылок, Пётр умудрился-таки вымыть руки, потом ополоснул лицо и, собравшись с духом, поднял голову к зеркалу.
За ржавыми разводами в темном стекле проявилась небритая, слегка одутловатая, но, в общем-то, приличная физиономия. Лет тридцать пять, оценил Пётр, замирая в надежде на чудо. Нет, не вспомнить. Обычная морда: карие глаза, короткие пшеничные волосы. Нос с маленькой горбинкой – не от родителей, а от… ну, ну! Нет, никак. Знает, что нос ломали, причем два раза, но где и когда…
Он оторвался от зеркала и с тоской оглядел сортир. Четыре гнезда, разделенные низкими перегородками, лампочка без плафона. Замазанное известкой окно – за ним угадываются темные стальные прутья, такие же, как и во всех других окнах этого заведения. Стены раскарябаны показушными психоделическими надписями типа «кто Я?» – не иначе Вовчика работа или его друзей-симулянтов. Не хотят идти в армию, гады. И правильно. Армия – это война, а война – это…
Ну?!
Перед глазами пронеслось что-то серое – дым? гарь? – пронеслось и схлынуло. Не оставило ничего.
Пётр погладил раму и осторожно выдвинул шпингалет. Пожелтевший бинт на щелях вырвался вместе с окаменевшей краской; петли взвизгнули почище сирены, но поддались. Так и есть, решетка. Обычная арматура, десяточка. Ну, положим, найдется у Гитлер Югенд пилка для ногтей, так это – месяца два. Ножовка в больнице, конечно, имеется, но до нее еще добраться. Пётр прислонился лбом к прутьям. Второй этаж. Высокий. Сначала подумал – третий. Нет, второй. Ну и что? Если умеючи, то можно, а он… он это умеет. Вот фамилию свою не помнит, морду собственную впервые увидел, а как с третьего этажа сигать – знает. Доводилось.
Кто я?
Нет, не теперь. Бежать – дело хорошее, но лишь при условии, что есть куда. Вспомнить. На это нужно время.
Время… Пётр тяжело вздохнул. Ведь завтра будет то же самое – всё с нуля. Он так и состарится в психушке, день за днем изнуряя память, каждое утро знакомясь и с Ренатом, и с гроссмейстером Полонезовым.
Сзади зашаркали тапочки – Сашка. Прикрыв дверь, он встал на унитаз и запустил палец в трещину под потолком. Из тайника медленно выползла сигарета, а за ней – две спички и крышка от коробка.
– Угостишь? – спросил Пётр.
– Шизоидам не положено.
– Это шутка?
Сашка молча воткнул сигарету в рот и прикурил.
– Табачком
