в столице теплым и снежным. Мело и пуржило как никогда – говорили старожилы, а мне, не бывавшему в Петербурге с далекого 1908 года, и вовсе казалось, что старинные шпили, Адмиралтейство и брусчатку Манежной площади, больше нипочем не увижу, ибо все это будет занесено суровой предвесенней метелью.
Уезжая из Петербурга бедным студентом, я не мог подумать, что сделаю карьеру в Москве, но связана она будет совсем не с моим образованием медика, а с… цирком. Да, именно с цирком. Так случилось, что, единожды посетив в Москве выступление немецкой цирковой труппы, я навсегда влюбился в это искусство, которого, признаюсь, в детстве вовсе не понимал. Поступив сначала гримером, уже через пять лет я стал в труппе канатоходцем – жуткая ирония судьбы, но множественный перелом, полученный моим предшественником, послужил для меня дорогой в жизнь. Да, если не считать моих детских занятий гимнастикой, что позволили быть в сравнительно неплохой форме. А еще спустя три года я собрал собственную труппу, с которой стал гастролировать по городам. Вот этот-то путь и привел меня на мою родину в феврале 1917 года.
Одному Богу известно, что на самом деле творилось там в те злополучные дни. Недовольство властью нарастало, на фронте следовали поражения за поражением, а потому Государь вынужден был отбыть в ставку в Могилев, покинув престол и возложив руководство страной на не пользующегося популярностью Протопопова.
В преддверии выступления в варьете у меня состоялся разговор с руководителем дирекции Императорских театров Владимиром Анатольевичем Теляковским. Про этого человека надо сказать особо – он был великий театральный деятель. При нем оформительское искусство театров стало принадлежать кисти таких великих мастеров как Коровин и Бенуа, свои спектакли стали дарить публике Мейерхольд и Санин, а сам Станиславский создал свою театральную студию именно с его легкой руки. Мне он предоставлял площадку варьете для моего представления. Меня он знал уже как состоявшегося циркового деятеля, хотя для меня, который помнил его еще со времен студенческой юности, Теляковский был и оставался идолом, примером во всем и вся.
–Так уж и в ставу он уехал, как же, войсками руководить… – разброд и шатание в столице коснулись и этого, казалось бы, далекого от политики, человека. – У него для этого есть великий князь Николай Николаевич!
–А почему же тогда?
–От страха.
–Вы полагаете, все настолько серьезно?
–Что тут полагать – революция произойдет не сегодня – завтра. Но, видите ли, для этого нужен толчок. Массы созрели, интеллигенция готова, но нужно нечто вроде детонатора, как бы бикфордов шнур, который можно запалить и потом свалить на него всю ответственность – когда мир повержен в хаос, кто разбирается в причинах?!
–И чью же сторону вы займете во всей этой энтропии?
–Разумеется, обновленческую. Но никакой энтропии не будет – кто нам внушил, что вся власть от Бога да от царя? Ничего подобного, весь мир уже давно управляется законами демократии и конституционализма, и только мы, как справедливо отметил его же дед, живем по пословицам и поговоркам…
