Мордехая Дубина связано с именем шестого Любавичского Ребе – Йосефа-Ицхака Шнеерсона. Дубин – дважды его спаситель: в 1927 году он добился разрешения на выезд Ребе из СССР, в 1939-м – способствовал вызволению его из оккупированной немцами Варшавы.
В 1927 году Ребе был арестован в Ленинграде, заключен в тюрьму и оперативно приговорен к смертной казни за контрреволюционную деятельность. Борьба за спасение Ребе, как в СССР, так и за его пределами, в которой участвовало множество лиц и организаций, привела к замене расстрела десятью годами на Соловках. Затем Соловки были заменены ссылкой в Кострому, а затем Ребе вообще был освобожден, хотя повторный арест и неизбежная гибель были делом времени. Выезд из СССР фактически спасал ему жизнь. Добиться этого было совершенно невозможно – Дубин был тем человеком, который добился невозможного.
В 1927 году в сейме, состоящем из ста мест, сложилась ситуация неустойчивого равновесия: правящее большинство обладало перевесом всего в один голос. Дубин возглавлял список «Агудат Исраэль» с двумя голосами; в правящую коалицию он не входил. Таким образом, голоса маленькой еврейской партии приобрели непропорционально большое значение. На повестке дня стоял вопрос о торговом договоре с советской Россией. Два депутата правящей коалиции заявили, что станут голосовать против, поскольку договор приведёт к усилению позиций коммунистов в стране. От Дубина зависело, будет ли ратифицирован торговый договор с СССР.
Именно этот козырь и был выложен им в Москве, куда Дубин ездил несколько раз в связи с делом Йосефа-Ицхака Шнеерсона. Москвы он откровенно боялся: у него был тяжелый опыт общения с большевиками в 1919 году, когда они ненадолго оккупировали Ригу, он попытался отстаивать интересы еврейского населения, что едва не кончилось для него трагически. Он не доверял большевикам, он вовсе не был уверен, что дипломатический паспорт служит в СССР надёжной гарантией неприкосновенности. Однако опасения Дубина оказались напрасны. Абрам Годин, со слов Дубина, утверждает, что тот был принят в Москве едва ли не как представитель великой державы («Все двери были перед ним открыты, и наркоматские чиновники готовы были исполнить любое его желание»). Когда русские поняли, что ключ к подписанию договора действительно лежит в кармане у Дубина, их отношение к нему переменилось. Потерпевший несколько чувствительных внешнеполитических поражений, СССР отчаянно нуждался в торговом договоре с Латвией. В руководстве СССР существовали разные группы и центры влияния. К счастью, победили не идеологи, а прагматики: Ребе получил разрешение на выезд из СССР, причем Дубин настоял, чтобы его сопровождали члены семьи (а уж как хотелась оставить их в заложниках!) и наиболее близкие люди, среди которых был преемник рабби Йосефа-Ицхака – будущий седьмой Любавичский Ребе Менахем-Мендл Шнеерсон.
Второй раз Дубин спас Ребе через 13 лет. В момент начала войны Ребе жил в Варшаве.
