новый типаж. Девушка. Вчера за ужином Настя ее не видела. Вряд ли она поселилась вечером, никакой транспорт временно не ходит, об этом несколько раз сообщали утром по местному телевидению, да и администрация вывесила объявление и в холле гостинице, и на своем сайте. Значит, девушка эта поселилась вместе со всеми, скорее всего, ужинала у себя в номере.
Не суть. Интересна она была совсем другим – сидела одна за столиком на четверых, явно не позволив никого к себе подсаживать, хотя людей было много. И выглядела совершенно однозначно столичной скандальной штучкой.
Это как-то сразу становилось ясно по многим признакам: по одежде, явно не по сезону легкой и слишком дорогой и стильной для небольшого северного городка, по новомодной прическе, по маникюру, по смартфону последнего поколения – да по всему.
На вид ей можно было бы дать и двадцать лет, и двадцать пять, и заподозрить тридцать. Ее вполне можно было бы назвать изысканно привлекательной, если бы не портившее всю эту столичную красоту выражение глубокого брезгливого усталого недовольства всем вокруг, что выдавало в ней склонность к скандальности.
Настя задержалась на девушке взглядом, рассматривая незнакомку, и Максим Романович, повернув голову, проследил за ее направлением взгляда, но отвернулся, не заинтересовавшись барышней, и напомнил о себе:
– Я озадачил вас вопросом? Или вы занимаетесь чем-то трудным и секретным?
– Я садовод, – ответила Настена, прервав свое затянувшееся молчание. И еще разок заранее вздохнула, совершенно точно зная, что последует дальше.
– В том смысле, что разводите сады? – приподнял он брови, откровенно удивившись. – Дачница, что ли?
– Удачница, – буркнула в ответ Настя.
Вот поэтому она старалась избегать разговоров о своей профессии с незнакомыми или малознакомыми людьми.
Почему все так стандартно ограниченно мыслят какими-то тупыми стереотипами: если садовод, то непременно мужик в рваной соломенной шляпе, поливающий на своем участке из железной лейки тщедушную яблоньку и попой в выгоревших семейных труселях к солнцу с утра до ночи пропалывающий грядки.
– Я что-то не так сказал? – Вольский даже выпрямился, заподозрив, что чем-то обидел девушку.
– Не так, – спокойно подтвердила она и принялась разъяснять: – Садовод – это профессия такая. Не дачник-любитель, а именно профессия, как агроном или врач. И да, я действительно, как вы выразились, развожу сады. Хотя это настолько примитивное высказывание, что даже как-то неловко за вас, Максим Романович, – не удержавшись, попеняла она ему.
– Не серчайте, Настенька, – поспешно повинился он. – Я ж говорил: мужик я простой, темный, как тундра, куртуазностям всяким и культуре с манерами не обучен.
А она посмотрела, посмотрела на него и вдруг расхохоталась, как тогда в аэропорту – звонко, задорно, чуть откинув голову назад. А у него внезапно изменилось лицо, и взгляд стал непонятный,
