произвести глубокую ледовую авиаразведку и дать для навигации 1941 года прогноз состояния арктических морей в высоких широтах, – писали «Известия». – Маршрут полета Архангельск, остров Рудольфа и дальше в высокие широты восточного сектора Арктики».
С вокзала в Вильнюсе ушел поезд, который повела Стефания Керулене. Это первая женщина-машинист в Литовской ССР. Мечта Стефании – стать водителем локомотива – исполнилась в Международный женский день 8 Марта.
В социалистическом договоре участника всесоюзного соревнования проходчика А.И. Мозырева сделана краткая запись: «Обязуюсь выполнить производственную программу не ниже чем на 300 процентов». Однако он потребовал от начальства «своевременной подготовки рабочего места и обеспечения… бурами и машинами».
Свое слово товарищ Мозырев сдержал, работая двумя телескопическими перфораторами по методу Семиволоса-Янкина. Он перевыполнил план – на целых 320 процентов! – и заработал за месяц 4330 рублей.
В Третьяковской галерее открылась выставка произведений советских художников. Хореограф Игорь Моисеев возобновил в Большом театре балет «Три толстяка». Футболистам московского «Динамо», чемпионам страны 1940 года, вручили алое знамя (медалями тогда не награждали), почетные грамоты, жетоны и красные майки с советским гербом.
Но жизнь отражалась не только на газетных страницах. Многие фиксировали свои мысли тайно, украдкой. За них можно было жестоко пострадать. Вот запись из дневника академика Владимира Вернадского от 21 января: «…Везде хаос. Кашинский (биохимик) жалуется на грубость Баха (академик, директор Института биохимии АН СССР. – В. Б.). Это модный теперь курс, взятый в Академии, – аналогичный тому яркому огрублению жизни и резкому пренебрежению к достоинству личности, который сейчас у нас растет в связи с бездарностью государственной машины. Люди страдают – и на каждом шагу растет их недовольство.
Полицейский коммунизм растет и фактически разъедает государственную структуру. Все пронизано шпионажем. Никаких снисхождений…
Всюду все растущее воровство. Продавцы продуктовых магазинов повсеместно этим занимаются. Их ссылают – через много лет возвращаются, и начинается та же канитель. Нет чувства прочности режима через 20 с лишком лет после революции. Но что-то большое все-таки делается – но не по тому направлению, по которому «ведет власть».
Вернадский, который вел дневник на протяжении по чти всей жизни – с 1874 по 1944 год, то есть 70 лет, был традиционно резок в оценках существующего режима. Перед войной и особенно после ее начала непримиримая позиция ученого усилилась…
В феврале сорок первого на московском заводе имени Горбунова была обнаружена антисоветская листовка: «Товарищи, мы сейчас живем под гнетом, если раньше не сажали рабочих, то сейчас сажают за опоздание, гноят в тюрьмах, концлагерях. Труд человека ценят очень и очень плохо, у нас нет права на труд, на отдых, на образование. У нас пропала Конституция, остались одни указы, которые губят и
