style="font-size:15px;"> – Мама, а как звали моего папу?
– Андрей, – удивлённым голосом ответила я.
– У нас в детском саду есть мальчик с таким именем, – словно что-то вспоминая, ответил Артём.
– Сынок, неужели ты совсем не помнишь папу? – снова спросила я.
– Нет, – ответил сын и вернулся к своим игрушкам, а я задумалась.
Когда умер Андрей, Артёму было пять лет, а это не так мало. Я до сих пор отчётливо помню себя в пятилетнем возрасте, а также события тех времён. У меня даже сохранились воспоминания того времени, когда мне было только четыре года, хотя они и носят обрывочный характер. А мой сын успел забыть отца практически сразу же, как того похоронили.
Это каким же надо было быть родителем, если ребёнок не смог запомнить даже имени своего отца! Да, хотела бы я так легко забыть прошлое. Но, к сожалению, оно въелось в мою кровь так сильно, что времени было не под силу освободить меня от тягостных воспоминаний прошлого.
Многие люди, безвременно потерявшие своих родных, утешаются мыслями о том, что соотносят свои поступки с той мерой добра и зла, которой руководствовались их близкие, и находят успокоение в том, что стараются поступать соответствующим образом.
Но я была лишена даже этого нехитрого способа моральной поддержки, потому что стоило мне в той или иной ситуации подумать о том, как бы поступил Андрей и что бы хотел именно он, то мысли о предполагаемом ответе мужа ещё больше сбивали меня с толку и расстраивали. Ведь Андрей всегда поступал так, чтобы было хорошо только ему, даже если от этого страдала вся его семья. Он всегда забирал у меня и у детей последнее. И отнюдь не потому, что он сам стоял на краю бездны, а потому, что для него не существовало никого и ничего, кроме собственных интересов и желаний. Чтобы потешить собственное самолюбие он готов был предать и подставить всех и вся. Вот каким человеком был мой муж. И у меня нет ни капли сожалений о его смерти, а есть лишь убеждённость в том, что справедливость всё-таки существует.
«Мельницы богов работают медленно, зато мелят мелко», – прочла я когда-то у Сидни Шелдона. И теперь я точно это знаю. Но только воспоминания о перенесённых унижениях и страданиях настолько глубоко ранили мою душу, что в ней почти не осталось живого места. Боль изъела меня изнутри, и я просто не могла спокойно жить дальше, не оглядываясь назад. И порой так и хотелось утонуть в этой боли, позволив ей съесть меня заживо.
Я безумно устала бороться за своё светлое будущее. И как ни парадоксально это звучало, но пока муж был жив, я не позволяла себе падать духом и продолжала биться со всем миром за право жить на этом свете. Но теперь, когда основное препятствие, не дававшее мне расправить крылья, было устранено, я вдруг почувствовала неимоверную усталость. Словно я выдохлась в этой долгой борьбе, и теперь мне уже всё было безразлично.
Каждый мой день проходил по заведённому распорядку, словно на автопилоте, и у меня не возникало желания ничего менять. Хотя, признаться, одно желание в моей душе всё же оставалось: не вставать утром с постели,
