в академии. Правда, осталось за малым: собрать подписи у начальника тыла армии, начмеда армии, начмеда СКВО, главного психиатра СКВО, начальника тыла СКВО и личное дело можно отправлять в Питер.
Замена по выслуге лет в Чечне и выдача квартир в Ставропольском крае оказались обманом. Так называемые «боевые» платят по решению командира, которые себе и окружению закрывает по тридцать дней в месяц, остальным – по «остаточному» принципу. Мне, например, от двух до пяти в месяц. Но я не ропщу, так как под пулями я почти не бываю и здоровьем почти не рискую.
Обед в столовой для офицеров
10.02.2001 г.
Из Рязанского госпиталя, где лечил почки, я вернулся в штаб 52-й Армии во Владикавказе. Там сообщили, что документы для поступления в академию не примут без личного дела, которое находится в Ханкале.
Одиннадцать часов провёл на аэродроме Гизель. Бегал от борта к борту, иногда заходя в палатку на обогрев. К вечеру почувствовал, что отморозил пальцы стоп и щёки с носом. К этой напасти присоединилась крапивница на приём нитрофуранов, которые рекомендовали в госпитале. Затем появилась чесотка, подхваченная на аэродроме и вдобавок ОРЗ с температурой тридцать девять. Так начался новый год.
Комбат не поверил в мои болезни и обвинил в подделке выписного эпикриза из госпиталя. Вызвал на аттестационную комиссию, которая постановила: «Запретить поступать в академию. Отправить на должность врач части в отдаленный гарнизон».
На следующий день в нашу квартиру пришла делегация: НТВ, РТР, ОРТ. Журналистов интересовала семья: наш быт, дети, проблемы. Уже вечером мы смотрели моё интервью на трёх телеканалах. Показали десятимесячного Тараса – самого младшего жителя Ханкалы и сорванца Богдана, который показывал, как рубить дрова. После этого репортажа чеченцы с рампы стали узнавать меня и снижали цены на молоко и фрукты.
Зато комбат иначе оценил мою популярность. Выяснилось, что без специального разрешения от вышестоящего руководства запрещено давать интервью. А за то, что я рассекретил батальон РЭБ на всю страну, он пригрозил трибуналом. Ну и напоследок: «лишение врачебного диплома за неправильное лечение солдат и неверные диагнозы».
Его водителю я вскрыл панариций на пальце, за что написал объяснительную на четырёх страницах. Комбат посчитал, что я не имел права оперировать в антисанитарных условиях и предполагал, что фалангу ампутируют. Вся эта катавасия продолжалась неделю. Когда он обзывался, – я отвечал, когда орал, – я парировал. Если бы дошло до рукоприкладства (а у него есть такая манера), – я бы ответил. В принципе, у нас одна весовая категория. Да и в кармане у меня всегда лежат два РГД, так как слышал, что он кидал офицеров и контрактников в зиндан и мочился на них. Затем его пыл внезапно угас, и он дал «зелёный свет» на поступление в клиническую
