и, стряхивая с плеч остатки цветущих подношений, недоуменно произнес – А ведь ей уже много лет никто из мужчин не говорил ничего подобного.
– Она сейчас снова выбрала то, что ненавидит и от чего хочет избавиться с тех пор, как развелась с мужем алкоголиком.
Я задумался. И действительно, не понятно, почему люди хотят одно, а выбирают другое. Хотят хорошую работу, но каждый день просыпаются с тоской от того, что через час бежать заниматься ненавистными делами. А вечером жалуются, какая эта дрянная жизнь, но утром снова получают то, что сами и выбрали?
– Ладно, Александр, мне пора, нравишься ты мне. И вы сударыня, – галантно раскланялся в сторону жены Артемий Палыч.
Не оборачиваясь и напевая какую-то незнакомую песенку, он быстро пошел в сторону города. И опять я поймал себя на мысли, что Артемий Палыч как-то поменялся. Мои рассуждения прервал голос супруги.
– А разве ты говорил ему, как тебя зовут?
Мы, не сговариваясь, посмотрели вслед уходящему Артемию Палычу, но его уже не было.
Набережная по-прежнему жила своей жизнью.
Играли уличные музыканты, лениво прогуливались отдыхающие и горожане. А в десяти метрах от нас, у кромки воды, две женщины неопределенного возраста, мечтали о настоящей любви.
МОЛИТВА
Сердце Сергея остановилось, сжимаемое ледяной рукой страха.
За дверью операционной палаты, укрытая холодной простыней, среди пульсирующего световыми индикаторами медицинского оборудования, и нависших белых фигур, находилась его девочка.
Мужчина не видел дочь, но ощущал запах ее выцветших на солнце волос, видел бегущую с визгом ему на встречу, и чувствовал, ни с чем несравнимое объятие человечка, дороже которого не было на всем белом свете.
Холодный камень в груди не давал дышать, действовать и жить. Руки побелели от напряжения, сжимая больничную скамейку.
Повторяя про себя одну и ту же строчку из молитвы «Отче наш сущий на небесах, Отче наш сущий на небесах», он стал покачиваться скованным от горя телом, не замечая проходящий мимо персонал клиники, врачей, пациентов.
Пространство и время перестали существовать. Все что связывало его сейчас с реальностью, это образ Дианы и строка молитвы. Что-то глубоко внутри не позволяло нарушать эту связь. Все остальное исчезло, не мешая использовать для помощи ребенка то, что он мог сделать в этот момент.
Сергей боялся прийти в себя, увидеть хирурга, открывающего дверь операционной и прожить секунды смертельного ожидания вердикта. Рассудок держался на невидимой зыбкой веревочке, сплетенной из страха и надежды.
– Милок, да ты уймись. Не кричишь вроде, а до звезд слыхать. Все хорошо будет. – Сергей увидел перед собой лицо старушки в платке сестры милосердия. Такие носили, наверное, до революции. Белый, по грудь, оставляющий открытым лишь
