вы же видите, он пьян.
– Сопляки и дерьмо! – гремел капитан. – И ты дерьмо, хоть и демобилизованный! – крикнул он мне в лицо.
– Почему демобилизованный? – обалдел я и понял: зеленая рубашка.
– Выбирайте выражения, штабс-капитан, – тихо процедил Скачков.
– Выйдем отсюда, – сказал капитан, и летчики зашагали к выходу на палубу.
Я понял, что нам сегодня вломят по первое число. Выходить не хотелось, но надо было идти. Мужской закон: раз тебе говорят «выйдем отсюда», значит, надо идти.
На палубе мы снова сгрудились в кучу и взяли друг друга за одежду.
– Ты знаешь, сколько раз я катапультировал? – сказал капитан, приближая ко мне свое лицо с холодными и затуманенными зрачками. – А Мишка, а Толька? Знаешь, сколько раз мы катапультировали? Это тебе ать-два?
Палуба покачивалась у нас под ногами сильнее, чем это было на самом деле.
– А ты думаешь, я не катапультировал? – с отчаянной решимостью крикнул я. – Почему ты решил, что я ни разу не катапультировал?
Капитан был озадачен.
– Иди ты, – сказал он.
– А ты думаешь, он не катапультировал? – осмелев, крикнул я, резко кивнув на Скачкова.
– Так вы, ребята, летчики? – Капитан сдвинул фуражку на глаза.
– Я так и думал, что этот друг катапультировал, – сказал старлей, кивая на меня, и повернулся к Сачкову: – И ты, значит, тоже?
Он облегченно засмеялся. Он, видно, не любил драться.
– Естественно, – сказал Скачков, – катапультирование – мое обычное состояние.
– Значит, знаете, что это за штука, – улыбнулся капитан, – а я уж думал: сейчас как дам наотмашь. Ну, давайте будем друзьями.
Мы пожали руки и разошлись. Я отвел Скачкова в каюту, и там он рухнул на диван.
Я вышел на палубу. Летчики стояли на корме, разламывая булку и бросали куски мартынам. Птицы пикировали и хватали куски на лету. Я поднялся на верхнюю палубу, где капитанский мостик, и сел там, притулившись к вентиляционной трубе. Я старался не смотреть на берега, и надо мной было только огромное небо. На нем не хватало лишь белой полосы от реактивного самолета. Сколько раз я видел эти бесконечные хвосты, ползущие за еле заметной и изредка вспыхивающей на солнце точкой. На немыслимой высоте на сверхразумной скорости проходили военные машины. Трудно было представить, что там люди, а они там были. Парни в длинных трусах, ультрасовременные люди крестьянского происхождения.
Весь свист и рев раздираемого пространства обрушился на меня. Человек мечтал когда-то уподобиться птице, а превратился в реактивный снаряд. Смертельная опасность, собранная в каждый километр, а километр – это только подумать о маме. Прекрасен пущенный в небо серебристый снаряд и человек, находящийся в нем. Человек взял в руки машину и перенял ее смелость, ибо что же тогда такое катапультирование, как не общая смелость человека и машины? Катапультирование ради спасения себя, как ценного авиакадра, и ради эксперимента, а то и просто «отработка техники
