великого князя Ивана и митрополита Макария Шуйский-Честокол, Шуйский-Плетень, Скопин-Шуйский, князья Дм. Курлятев, И. Пронский, а также окольничий Басманов и другие набросились на Воронцова, сорвали с него одежду, начали зверски избивать и забили бы, если бы не Иван, митрополит Макарий и несколько бояр, вступившихся за Воронцова… Иван упрашивал Шуйских, чтобы Воронцова не отсылали далеко от Москвы, настаивал на Коломне, однако боярина сослали в Кострому. Пожалуй, это был для Ивана момент окончательно переломный – он был потрясён, испуган и возмущён одновременно. Каким мог формироваться Иван в этих условиях?
И кому он мог верить до конца?
Почти все участники кровавой драмы сентября 1543 года в столовой избе Ивана поплатились впоследствии головами, начиная с «первосоветника боярского» Андрея Шуйского-Честокола. 29 декабря 1543 года Иван во время заседания Думы неожиданно поднялся с места и твёрдым голосом начал перечислять вины и беззакония временщиков, захвативших власть в государстве. Закончив, он приказал псарям отвести Шуйского-Честокола в узилище, но те по дороге князя убили.
Знаменитый обвинитель Ивана Грозного – князь Андрей Курбский, описывает юного Ивана как подростка кровожадного, склонного к жестоким потехам, убийству и т.д. Через сотни лет и с учётом наличия у Ивана множества злобных и пристрастных оппонентов-современников отделить ложь памфлета от исторически достоверных данных сложно, но, скорее всего, мягкостью натуры первый русский царь действительно не отличался и характер имел импульсивный, способный на жестокость ради жестокости. Однако надо ведь помнить, что таким – скорым на кровь и эксцессы, Ивана IV Грозного воспитывали те самые княжичи Рюриковичи-Гедиминовичи и знатные бояре, которые потом сами пошли на государеву плаху.
Иван вырастал натурой сложной, мятущейся, но явно был способен глубоко обдумать будущие действия, а затем действовать. Перед тем как бросить Шуйского псарям в декабре 1543 года, Иван в сентябре 1543 года уехал в Троице-Сергиев монастырь и там, надо полагать, не только молился. Он начинал думать свою думу, а что он тогда думал, оставалось между ним и Богом. Хотя кое-что можно и предположить, если внимательно читать позднейшую переписку Ивана с Андреем Курбским – особенно первое письмо Ивана…
А впрочем, и второе письмо – тоже.
Утверждать, что времяпрепровождение юного Ивана ограничивалось травлей медведей и людей, может лишь чёрный клеветник. Грозный был одним из образованнейших – в гуманитарной и военной сферах – людей своего времени, был очень начитан. А книгочейство или формируется с детства и отрочества, или не формируется вообще. Склонного к грязным выходкам человека к книге тянуть не будет. Поэтому корректно предположить, что Иван не развлекался низкопробным образом, как это утверждают курбские, а много читал – чему есть посторонние свидетельства. Есть свидетельства и искренней любознательности и контактности молодого Ивана. Об одном из таких свидетельств
