приказал долго жить. Антонов огонь прикинулся, и умер, бедолага. Перед Господом Богом он теперь слуга!
– Некстати поторопился! Не расчелся за содеянное с хозяином и грех в могилу унес! – недовольно сказал Демидов.
Работные стояли молча, опустив головы. Кипело у них в груди, да что скажешь барину, когда у него сердце каменное, а душа червивая? Эх-х!..
Демидов словно не видел тяжелой жизни работных. Приходя в темные холодные цехи, он подолгу присматривался к работе. Впервые Павел Николаевич увидел и рассмотрел пышущие жаром домны, обжимные молоты, людей же он как будто не замечал: держался высокомерно, ни с кем не вступал в разговор. Старый литейщик, который знавал отца и деда его, не утерпел и смело подошел к заводчику.
– Ваша милость, поглядите на защитку! Совсем погорела от огня! – обратил он внимание Демидова на кожаный фартук. По запекшемуся лицу рабочего лил пот, ворот ветхой рубахи был расстегнут, большие жилистые руки устало повисли вдоль тела. Глянув на чумазое, покрытое потом и сажей лицо литейщика, заводчик брезгливо отвернулся от него и, оборотясь к Любимову, спросил:
– Чего он хочет?
Управляющий потупил глаза, заюлил:
– Он говорит, защитка погорела! Сами изволите видеть, ваше превосходительство, как им не погореть в таком пекле. Разве напасешься?
Рабочий шаркнул по чугунным плитам пряденьками[8] и снова очутился перед лицом хозяина.
– Это верно, она долго не выдерживает, но ведь давненько ее меняли. А нам каково, тело запекается. Поглядите, кожа лопается! – настойчиво говорил литейщик, размахивая снятой войлочной шляпой.
– Любимов, о чем говорит этот холоп? – багровея, спросил Демидов.
Моргая глазами работному, чтобы он ушел, управляющий угодливо передал заводчику:
– Ваше высокопревосходительство, он просит, чтобы чаще меняли защитки.
– Хоть раз в год! – добавил литейщик.
Демидов хмыкнул носом и снова отвернулся.
– Передай ему, Любимов, что этого делать нельзя! – сердито сказал Павел Николаевич. – Стыдно разорять хозяина. Эка важность, подумаешь, если запечется от жара лицо раба! Ведь ему не в полонезе идти! – улыбнулся своей шутке Демидов.
Любимов слово в слово повторил речь барина, стараясь всей своей грузной фигурой оттеснить рабочего.
– Так! – с укором выдохнул литейщик. – Работенка каторжная, а барин и говорить с нашим братом не хочет. Снизойти не желает! Эх-х! – Работный дерзко напялил на лохматую голову войлочную шляпу.
– Любимов, это еще что? Шапку перед барином долой! Высечь дерзкого! – распаляясь гневом, закричал Демидов.
– Что ж, и на том спасибо! – мрачно посмотрел на заводчика работный.
– Взять! Немедля взять! – взвизгнул егермейстер.
Словно из-под земли выросли два гайдука и схватили литейщика. Барин отвернулся и, посапывая, быстро вперевалку пошел к выходу. На ходу он отчитал управляющего:
Пряденьки – лапти из веревок, надеваемые на сапоги.
