Маркианычу, как ученица с быстротой кошки с какой-то непонятной злорадностью, искривлявшей вдруг ее красивенькое личико и наводившее на все выражение лица ее вдруг что-то жестокое и далеко не детское, кидалась на него, на своего учителя, и крепко впивалась пальцами в намеченное на его теле место. При этом происходило нечто странное и необъяснимое. Так грозно заявивший себя Зуботыка медленно оборачивался, так же медленно почесывал больное место и смотрел, долго смотрел на Чертову Сержантку с тем выражением в глазах, с каким обыкновенно смотрит угнетенная овца на собирающегося зарезать ее мясника. На глазах у Зуботыки в таких случаях нередко появлялись и слезы. И опять происходило нечто странное и непонятное. Слезы появлялись на глазах и у Чертовой Сержантки, и все личико ее принимало такое соболезнующее, такое печальное выражение, что Иона Маркианыч забывал о своей боли и видел только одну печаль своей ученицы. Печаль эта так трогала его, что он даже считал необходимым по-своему утешить ее.
Наказание в школе. Гравюра.
Телесные наказания детей применялись с глубокой древности их родителями, воспитателями, учителями. Ребенок рассматривался почти как собственность родителей, которые могли его наказывать практически любым способом и передавать это право другим
Он обыкновенно говорил несколько хриплым, тихим, ласкающим голосом:
– Ну, ты… ты опять… да перестань ты… право же, перестань… А коль щипаться охота – щипись…
Подобное непостижимое утешение производило, однако, свое действие: Чертова Сержантка утирала свои слезки, немедленно веселела, смеялась и прыгала возле своего учителя, как резвая козочка.
Оживлялся и сам учитель. Рябое лицо его осенялось улыбкой, маленькие серенькие глазки начинали сверкать из-под бровей, и вся фигура его принимала какой-то праздничный вид, вследствие чего не особенно замечалось и его физическое безобразие. Словом, наш Гнедой Зуботыка как будто несколько перерождался, делался несколько интереснее.
В такие минуты беседы учителя с ученицей делались и проще и дружественнее.
Чертова Сержантка обыкновенно начинала первая.
– Отчего ты Гнедой? – спрашивала она. – Ведь ты не конь? Не конь ведь?
– Копыт у меня нет, – объяснялся Гнедой, – стало быть, я и не конь.
– Так отчего же ты Гнедой?
– Оттого и Гнедой – прозвище такое.
– Стало, есть и бурые, и чалые, и саврасые? – не отставала ученица.
– Может, и есть… – соглашался Гнедой.
Среди подобных разговоров Чертова Сержантка успела узнать, кто таков был ее учитель, хотя это совсем нисколько ее не интересовало.
Иона Маркианыч был сын сельского попа, учился в семинарии, некоторое время диаконствовал в одном селе под Москвой, но был по желанию помещика удален за свою «неблагообразную фигуру» и с тех пор принялся за педагогическую деятельность по домам небогатых
