постарше и помладше. Высокая, изящная, но крепкая, широкоплечая и серьезная Мариша казалась на фото старше, чем сильно накрашенная и очень глупая Илюшина жена.
Я завидую ей? Почему тогда сходу называю ее глупой? Вид у нее такой? А какой сейчас вид у меня, что человек вдруг так со мной заговорил? Умный вид? Сомневаюсь.
– Я не знаю, что именно он играл, – ответила я так, чтобы закончить разговор. – Я программку купить не успела, а на слух точно произведений не знаю.
Синеглазый мужчина в ответ протянул мне телефон.
– Что это? – удивилась я.
– Я программку нашел. Вот, смотри. Если он играл в том порядке, то в первом действии были две очень красивые вещи. В начале и ближе к концу. Понравилось?
Я пожала плечами. Нет таких слов, чтобы выразить, как мне понравилось. Но зачем мне с незнакомым человеком говорить об этом?
– Ты не помнишь меня? – продолжал он как ни в чем ни бывало.
– Нет… – Я с сомнением посмотрела на него повнимательнее. Мальчики так сильно меняются с годами. Может, это мой одноклассник? Староват на вид… Ему точно много больше сорока. А то больше пятидесяти. Однокурсник? Ведь на курсе у меня было так много человек, я многих помню лишь смутно. – Мы знакомы?
– Нет.
– А… – Я чуть отодвинулась от спинки своего кресла и краем глаза посмотрела, куда бы мне пересесть. – А как же я тогда могу вас помнить?
Переходить на «ты» с этим довольно странным человеком мне не хотелось. Хоть мне и понравились его глаза. Ведь это правильно? Не может быть хорошим человек с плохими глазами. И наоборот. Главное – понять, какие они, глаза. Эти смеющиеся совершенно синие глаза, как будто с другого лица… А лицо – некрасивое, некрасивое… Не уродливое, нет, но какое же некрасивое!.. Мне, художнику, так тяжело видеть несовершенство в природе и человеке, хочется сразу поправить. А как это поправишь?
Мой неожиданный собеседник вздохнул.
– Понятно. Не вспомнила. Просто уничтожила взглядом. А чудовище, между прочим, может стать принцем, если его поцеловать. И сказано об этом в древних сказках. Люди знали, что говорили. Бабушка рассказала внучке, потом она тоже стала бабушкой – и своим рассказала… Жило-было чудовище, пошло одно как-то раз в консерваторию, Лешку послушать, а тут – откуда ни возьмись волшебная принцесса сидит на втором ряду… Волосы у принцессы пышные, золотистые, она их зачем-то туго стягивает, прячет, а прядка одна выбилась – на шею-то белую, нежную…
Я от неловкости отвернулась. На самом деле мне показалось, что он не настолько чудной, каким зачем-то хочет казаться. В глазах всё это время – в смеющихся! – была какая-то грусть. Как это может быть? Не знаю. Жизнь парадоксальна, а человек многогранен. Где-то глубоко-глубоко за смешинкой пряталась грусть. Разглядела я ее или просто придумала?
– Напомните, если мы встречались, то где? – вновь повернувшись к нему, скучно и настойчиво сказала я, хотя хотелось мне сказать что-то другое.
– Во сне.
– Так,
