оглушенный, и пытался расшевелить застывшие от бессонницы мысли, дабы понять, что теперь делать, однако ответа на этот страшный, въедливый вопрос никак не находил.
Позже пришел Лука, подавленный и молчаливый.
Радлов встретил его в прихожей, у самого порога, и тихонько проговорил:
– Ты, наверное, зря сегодня…
– Пусть войдет! – громко донеслось из комнаты с жесткой, требовательной интонацией.
Тогда Петр посторонился, пропуская гостя, Лука сделал несколько шагов вглубь помещения и увидел дубовый гроб, установленный на двух табуретках – хоронить ведь только назавтра решили. Крышка была плотно прибита, по всей видимости, еще до переправы по реке, но ни эта предосторожность, ни резко бьющие в нос отдушины не спасали от запаха тления.
Лука тяжело выдохнул, хотел было прикоснуться к гладкой дубовой поверхности, но почему-то отдернул в самый последний момент руку и быстро поднялся в комнату на втором этаже. Кругом все увешано было черным тряпьем, и Тома, сидевшая у стола скорбным изваянием, тоже была с ног до головы в черном.
Гость долго изучал ее постаревшее, с обостренными чертами лицо, а затем спросил – тихо-тихо, словно боясь растревожить кого-то невидимого:
– Как.., – осекся, но завершил сквозь хрип: – Как она умерла?
– Задушили, – глухо, будто из склепа, прозвучало в ответ. – Ее у монастыря нашли. В апреле еще. Без одежды почти.
– Хочешь сказать, ее…
– Нет, – Тома замотала головой. – Нет, я узнавала. Нет.
После этого женщина замолчала и очень долго сидела безо всякого движения, рассматривая поверхность стола. Лука и вошедший за ним Радлов, да и все предметы в комнате замерли вместе с ней, словно боясь ненароком издать какой-то неуместный звук и вывести несчастную из спасительного забытья.
Она, впрочем, сама очнулась, огляделась по сторонам, как бы ища поддержки, и продолжила:
– Я все гостиницы в Городе объездила. Не знала ведь, что зря. Она уж на третий день после побега была м.., – голос сорвался, и слово «мертва» заглохло на первом же звуке. – В полицию обратилась, когда совсем надежда иссякла – боялась очень туда идти, словно чувствовала. Там сказали, что Лиза умерла. А я думаю – ошиблись! Не она! Нельзя по фотографии наверняка понять, тот ли человек! А у самой внутри оборвалось что-то. На опознание в Вешненское поехали, там морг какой-то особый… в общем, выкатили мне этот стол. И уже она вроде как на себя не похожа – от времени. Но меня… пот холодный прошиб сразу. Лиза это. Лизонька моя это, – по лицу Томы мягко скользнула слеза и упала на стол.
Тома уставилась на нее, не понимая, что это за мутная капля да откуда она взялась, потом догадалась и начала руками водить по щекам, пытаясь понять, мокрые они или нет.
– Я… плачу? – спросила она, не признавая и не чувствуя собственного лица, и вдруг навзрыд завыла –
