тебя варила. Ты ж у нас один такой, завзятый макаронник.
– О, котлеты – это хорошо. Завтра поем. Теперь уже бутеров наделал.
– Чего с работой то у тебя? Звонил куда? Расскажи.
Воздух в кухне сразу наэлектризовался и даже, кажется, затрещал слегка. Нелюбимая тема. Вон как сморщился, глаза отвел. Похоже, продолжает филонить.
– Ну, чего ты молчишь?
– Мам, давай поговорим.
– Ну, давай.
Ага, ночь-заполночь – самое мое любимое время для поговорить за жизнь, отношения повыяснять. Ну, без выбора тут, к сожалению. Завтра с утра встану и уйду, он еще спать будет. Приду – он шляется. Эдак если разговор откладывать – так еще примерно на неделю получится.
– Мам, ты только не ругайся. Я не уверен, что хочу быть автомехаником. Я понимаю, ты сейчас ругаться будешь. Вы на меня деньги тратили, выучили-выкормили, и всё такое. Но что мне делать? Про то, кем я не хочу быть – видишь, я уже понял. А вот кем хочу – пока не знаю.
– И что ты предлагаешь?
Где-то внутри очень хотелось заорать, заистерить, затопать ногами. Боже мой, и этот туда же, за папашей своим! Но на скандал силы нужны и энергетика. А я как сдувшийся резиновый шарик, пустая. Максимум – могу заплакать. Но постараюсь сдержаться, самой же потом плохо будет.
– Я, мам, не знаю чего говорить. И делать что – тоже не знаю. Я не знаю, как мне искать себя. Я вижу, вы с отцом мной недовольны. Но я не знаю как мне быть. И на шее у вас сидеть уже неудобно, и что делать – не знаю. Пока только, видишь, есть определенность с тем, чего не делать.
Вот же чёрт. И жалко мне его, и невозможно, вот, правда, невозможно уже держать здорового парня на шее. Скоро второй год пойдет. Автомехаником он быть не хочет, окей. Да и не настаиваю я на этом. Но хоть что-то, хоть где-то он ведь может зарабатывать?
– Лёнь, послушай, – я присела за стол напротив сына. – Пойми меня правильно. Ты – мой сын, я тебя люблю и мне совсем не хочется, чтобы ты ходил на ненавистную работу. Ходил и проклинал каждый день, проведенный там. Такая работа у меня сейчас. Я ее терпеть не могу и такой жизни врагу не пожелаю, не то, что сыну. Но делать-то что нам, Лёнь? Ты же видишь, мы с трудом выживаем. И я, конечно же, надеялась, что ты закончишь учиться, пойдешь работать, начнешь сам себя хотя бы частично обеспечивать и нам будет полегче. Сын, ведь второй год скоро пойдет, как ты в поисках себя, работы, бог весть чего.
Видно было, что Лёнька нервничает. Он отставил чай, отложил бутерброды, отодвинув тарелку от себя. Видно было, что щеки у него загорелись, глаза подозрительно заблестели.
– Мам, ну что ты давишь? Ну, не знаю я, что делать! Вот не знаю и не знаю! Вот такой даун я у вас уродился!
– Не кричи, отца разбудишь.
– Ничего, днем доспит. Он вон копейки домой приносит и спит между сменами целыми днями, что я, не вижу, что ли. И ты на него не давишь, не едешь, не требуешь ничего! А за меня взялась. Прям прицепилась – не отцепишь. Я с тобой уже встречаться боюсь – разговор про одно
