киса…
– Не помнит она ничего. Вообще.
Слова произвели эффект разорвавшейся бомбы.
– Что? – Ломоносов выпучил глаза.
– Что тут непонятного? – обозлился Роман.
– Вообще-вообще ничего не помнит? – босс сощурился. – Или, может, помнить нечего?
Воинов сложил на груди могучие ручищи, демонстративно поиграл мышцами.
– Поматросила и бросила, значит… Дела! Жаль, свежий выпуск газеты уже сверстали. Заголовок "Сразу после секса Романа Воинова забыла баба" в передовице смотрелся бы убойно.
– Брр… Коряво звучит.
– Согласен. Но ради тебя я напряг бы весь отдел криминального обозрения. Те умеют сочинять. А в твою честь… Редактор "АиФ" от зависти лопнет!
– Тащишься, гад?
– Как последняя сволочь.
Чистосердечное признание разоружило, но герой-любовник расслабился зря.
– Слышь, Ромчик, – друг резко стал серьезным. Именно таким тоном он, редактор и руководитель с многолетним стажем, обычно сообщал самые дурные новости. – А ведь "улыбаемся и машем" не твое. Дело серьезное.
– Ну…
– И как ты теперь с этим жить будешь?
Вопрос, о котором Воинов даже и не думал, внезапно загнал в тупик. Увлекшись документами, он ненадолго забыл о Кате. Женщин в жизни Романа Воинова было больше, чем мог мечтать любой мужчина. Однако теперь, под внимательным взглядом друга он внезапно почувствовал себя малолетним пацаном, которому приказали уйти из песочницы и лепить свои куличики где-нибудь подальше от приличных детишек. Ощущение было непривычное и малоприятное.
***
Катя попала в квартиру только в первом часу ночи. На автопилоте закрыла дверь, сняла туфли, проверила уровень заряда в телефоне. А дальше сила воли, на которой продержалась весь долгий день, резко иссякла.
– Здравствуй, милый дом! – зевнула она.
На то, чтобы оторвать попу от удобного пуфа у входа, ушло пятнадцать минут. Вначале Катя уговаривала себя по-хорошему: обещала запретную шоколадную конфету и кружку не менее запретного какао с молоком. Но не сработало, потому пришлось обрисовать неприглядную альтернативу: сон на коврике у двери, размазанная по лицу косметика и жирные волосы.
Из-за отсутствия воображения Катя никогда не страдала, скорее наоборот. В результате образ получился таким жутким, что ноги сами понесли ее в ванную комнату. Оттуда уже кое-как удалось добраться до кровати и – о, блаженство! – свернуться в одиночестве под одеялом.
Морфей, как истинный мужчина, повел себя по-свински. Ему было плевать, что у Екатерины Дмитриевны Виноградовой от усталости ломило все тело, глаза просто-напросто слипались, а от зевания болела челюсть. Он с полчаса промучил несчастную, прежде чем смилостивился и послал сон. Однако и здесь самодур-Морфей остался верен своей мужской натуре. Вместо того, чтобы порадовать женщину красивыми пейзажами далеких стран или покачать на волнах под солнцем, он устроил пакость.
Сон
